Лера под ударами рассуждала, на сколько хватит мужа и сколько задержится в живых она сама. Думала, кто завтра покормит детей, если она не сможет. Новое, незнакомое ей ощущение вдруг созрело в распухающей голове. Не злость, не обида, не ненависть, а страстное, пульсирующее желание счастья. Счастливого переворота. Сразу после Лера ощутила жуткую боль в лопатках, по сравнению с ней поблёкли, понежнели овражинские удары. Лера вцепилась зубами в случайно забредшую в супружескую кровать мягкую зебру, чтобы заглушить свои крики. Громкие раскаты хруста набили комнату. Увлечённый Овражин пропускал происходящее и замахивался в очередной раз. Из-под Лериных лопаток – как и положено, слева и справа – вылезло по сильной, красивой, новой руке. В двух сантиметрах от Лериного окровавленного лица эта новая пара схватила овражинскую руку. Муж замахнулся левой – снова раздался хруст и стремительно пророс новый, четвёртый набор рук. Он перехватил овражинскую левую и отвел её в сторону. Может быть, Лера превратилась в Лакшми, богиню счастья и благополучия, чтобы вправду сделать пункт лучшим местом на земле? А может быть и нет.
Четырьмя свободными руками Лера скинула Овражина на пол. Покачиваясь, поднялась сама. Овражин отполз к стенке. Заметив проснувшегося лысого, Лера взяла его четырьмя руками и принялась укачивать. Две прежних пары ныли в бездействии в наручниках. Овражин почувствовал, что пробил наконец час его героического подвига. Он поднялся на ноги и побежал на жену. Лера отняла от младшего одну пару рук и второй, освободившейся, оттолкнула мужа от себя с ребёнком. Овражин ударился о шкаф и упал. Вернув лысого в кроватку, Лера приблизилась к Овражину, достала ключи из кармана его брюк и освободила свои закованные запястья. Муж покатился и сбил её с ног. Они завалились вместе. Лера обвилась вокруг Овражина двумя ногами и восемью руками. Он задёргался всем своим телом-мышцей и заматерился. Самыми верхними руками Лера схватила его со спины за рот и шею, Овражин выдал кряхтенье вместо ругательств. Она заметила два синих глаза кудрявого, глядящих с кроватки. Ослабила хватку на мужниной шее, стиснула свои тощие челюсти, не выпуская добычу из объятий, покачиваясь, поднялась на ноги и всеми восемью руками перетащила Овражина на кухню. Придерживая его обмякшее тело-мышцу новыми четырьмя руками, ударила его двумя свободными парами рук. Потом ещё и ещё. Била не очень долго, уставая, делая передышки, не из мести даже, а чтобы успокоить: дети спали по соседству, а Овражин, в отличие от Леры, совсем не терпел боли. Нижними руками приходилось закрывать ему рот.
Ладушки-ладушки,
Ладушки-ладушки,
Ладушки-ладушки,
Ладушки-ладушки,
Где были?
В однушке.
Что делали?
Били.
Кого?
Мужа-перемужа.
Чем били?
Руками третьими и четвёртыми.
Чем держали?
Руками первыми и вторыми.
Как рот закрывали?
Руками первыми или вторыми.
Сильно били?
Били-били, не убили.
Зачем били?
Чтобы случилась перемена.
Зачем менять?
Чтобы монстра унять.
Зачем?
Чтобы к покою приблизиться,
А потом к счастью,
Мне и детям – бывшим игрушкам.
Утром Овражина увезли на «скорой», которую он сам себе вызвал. К Лере прикатился круглый взволнованный Чащин. Она в опухшем до пуховика халате, с опухшим от побоев лицом сказала, что муж пришёл уже домой битый. Чащин – не слепой, заподозрил тут взаимные повреждения. Но, помня, что сам одолжил другу наручники (которые нашёл на полу и тихо забрал), решил всё замять.
Фабричный начальник запереживал о правой своей руке, приехал лично в больницу и заплатил за медицинские услуги. Потом позвонил жене шофёра – протянуть руку помощи, но Лера сказала, что справляется, держа трубку в одной ладони, чашку чая в другой, блин с вареньем в третьей, поправляя прядь четвёртой.
Три недели Овражин пролежал на самом дне своего страха в больнице. Лера водила к нему детей и носила гостинцы. При их появлении Овражин вжимался в стену и молчал, круглыми от ужаса глазами щупая широкое Лерино пальто, под которым жили вторые, третьи и четвёртые руки. Кудрявый говорил с отцом, лысый гугукал, но Овражин не реагировал. Лера улыбалась и разносила по палате печенье. Муж всё равно ничего не ел из её рук. Соседи по палате сочувствовали, что парень никак не придёт в себя.
Раз приходил начальник, рассказывал, что сильно ждёт Овражина, особенно сейчас – в начале строительства второго фабричного здания. Когда через две недели пациента стали выписывать, Овражин умолил оставить его на дольше. Врачи попросили фабричного начальника доплатить за такой санаторий. Начальник недовольно перевёл деньги, и Овражин прятался ещё неделю. На её исходе Овражину позвонила фабричная секретарша спросить, когда же он выйдет на работу. Тот поклялся появиться сегодня же. Он действительно собрался и шагнул из больницы с крохотной сумкой. Не глядя по сторонам – ни в лица людей, ни на городские виды, равнодушный ко всем ним, заспешил на остановку. Там он погрузил своё тело-мышцу в автобус, и сын-директора-школы увёз его из пункта. Пункт – город-пропасть, Овражин – человек-пропасть и совсем не герой.
Овражин больше не вернулся. Может быть, вторые, третьи, четвёртые руки появились у Леры оттого, что она стала Лакшми, многорукой богиней счастья и благополучия, которой суждено было сделать пункт лучше. А может – вторые, третьи, четвёртые руки появились у неё только для того, чтобы дать отпор мужу. С тех пор говорили, что во многих пунктах у женщин стали вырастать дополнительные руки, чтобы отбиваться от мужей и сожителей. Говорили, что у некоторых появлялись вторые ноги и что ими бить гораздо удобней. Но всё это – мифы и легенды малых пунктов и городов.
Ладушки-ладушки,
Где были? Всюду.
Что делали?
Били.
Кого были?
Мужей-крепежей.
Сожителей-воителей.
Сильно били?
Били-били. Не убили.
Чем били?
Руками первыми били.
Вторые, третьи, четвёртые
Руки растили.
Ими всеми били.
Вторые ноги растили.
Ими тоже били.
Зачем били?
Чтоб небитыми быть,
Чтобы радостней жить,
Чтобы покой приблизить,
А может быть, счастье.
Правда били?
Нет.
Правда к счастью приблизились?
Нет.
Овражинский город продолжал жить без Овражина, тащиться за временем, перемалывать то хорошие, то плохие свои дни, вынашивая в себе и счастливых, и обычных людей. Лера повзрослела и помолодела одновременно, зажили её синяки и раны, тело набрало женский вес, в глаза вернулся прозрачно-серый цвет, волосы загустели, нос тоже зажил и симпатично поместился рядом с вернувшимися щеками, сама она забыла страх, гнев и равнодушие, нашла работу-чудо и начала ощущать не счастье, а частую объёмную радость. Поняла, что лысый и кудрявый – то, что ей нужно, но всегда может появиться что-нибудь ещё. Вторые, третьи и четвёртые руки исчезли у Леры на следующий день после овражинского побега. Дети очень по ним скучали.
Ладушки-ладушки, где были?
У бабушки.
Что ели?
Кашку.
Из чего кашка?
Из историй страшных
Про многорукую Лакшму.
Где кашку взяли?
Сами написали.
Зачем такая кашка?
Чтоб беды прогнать,
Чтобы счастье приблизить.
Маковые братья
Света носила очки. Не отличница вовсе, хорошистка, просто плохо видела. Она – рябая, плотная и округлая – белый кабачонок. Ей исполнилось семнадцать, а выглядела она из-за крупности на двадцать пять лет. Ходила ребёнок ребёнком. С косой, в сером шерстяном сарафане, косившем под школьную форму. В плотных серых колготках, с плотным серым налётом на пытающихся быть голубыми глазах. Над ней издевались одноклассники, но не сильно. Просто говорили два-три раза за учебный день гадости, изредка кидали снежки в спину и просто били туда кулаками. Спина у Светы – широкая, твёрдая, затянутая в серый корсет шерстяного сарафана. Бившим казалось, что ей не больно. Друзей у Светы не было, это её не волновало. Она что-то смотрела, что-то читала в интернете. Свете ничего толком не было интересно. Так как-то вяло загружалась жизнь.