Мир миров - читать онлайн книгу. Автор: Павел Майка cтр.№ 57

Она благодарила его тем, что ожидала его возвращения порой у ворот города, бросалась ему на шею, обцеловывала и всегда одинаково повторяла: «Ты мой хороший, ты мой!..» Она крала для него что-то вкусненькое из кухни господина или пыталась готовить сама, хотя таланта к кулинарии у нее явно не было.

И, быть может, тошнило его еще и от этого вранья в те моменты, когда смотрел на свое отражение.

«Так нужно, – шептала мара. – Я тоже страдаю. Думаешь, нет? Но с тобой уже нет Шулера, а этот злодей хорошенько к тебе присматривается. Ты не вломишься к нему штурмом, и тебе не поможет преступный мир».

– Мне жаль эту глупую Басеньку, – отвечал он, но тогда мара убеждала его, что он подарил этой несчастной женщине лучшие минуты ее жизни. Она напоминала, что только рядом с Кутшебой женщина переставала бояться.

Страх сопровождал Басеньку везде, и не только ее. Все жители дома Буртовецких, который теперь превращался во дворец, постоянно беспокойно оглядывались, как будто за ними кто-то следил, хоть они никого не видели ни в комнатах, ни в коридорах. По многочисленным просьбам прислуги нанимались священники, экзорцисты, шаманы и даже маги, но никто из них не смог увидеть ни одного неупокоенного духа, хотя несколько душ было поймано.

Настоящий Буртовецкий приходил только к Кутшебе, и то только тогда, когда он находился вдали от дома. Он всё еще искал свое сердце и жаловался на отсутствие каких-либо успехов в этом деле.

– Почему ты просто не придешь туда с оружием и не перестреляешь всех, кто станет у тебя на пути? – ворчал он детским голосом, ковыряя в трупе полевой мыши пальцем, на котором красовался длинный черный ноготь, заканчивающийся острием.

– Потому что мне еще есть для чего жить.

Упырь съел сердце мыши, чтобы через минуту пренебрежительно фыркнуть и испустить трупные газы, показывая, что он думает о том, как Кутшеба судорожно держится за жизнь.

– И потому, что я хочу убить одного конкретного парня, а не дать себя застрелить, пытаясь добраться до него, – продолжил Кутшеба. – Ты не облегчаешь мне задачу, пугая всех в доме.

– Это не я! – запротестовал Буртовецкий. – Я не могу туда войти. Этот вор тел и жен всё продумал. К этому дому не подойдет ни один дух, даже упырь, даже если он является его полноправным владельцем. Войти могут лишь души, которые служат ему. Я порой вижу их издалека. Мелькают в доме, высматривают опасность. Охраняют его от таких, как я. А то, что пугают слуг, это никого не волнует. Они прячутся только тогда, когда должен прийти какой-нибудь священник. Мне это тоже не помогает, потому что дом охраняют в это время заклятия и руны. Эй, а может, ты бы сделал для меня там проход?

– Это не худшая из твоих идей. Я подумаю об этом.

Однако Кутшебе трудно было сосредоточиться на планах, когда он лежал рядом с дрожащей Басенькой, а она признавалась ему, что откладывает деньги с выплат для них двоих, для их будущей совместной жизни.

Возможно, в одно из таких мгновений ему в голову пришло, что ради блага этой девушки он должен умереть, когда сделает свое дело.

* * *

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, Пристань Царьград

Когда наутро они рассматривали тело убитого этой ночью первого офицера «Батория», Кутшеба всё еще вспоминал разговор с графиней.

– Смерть изменилась в последнее время, – она обратилась к нему с небольшого портрета, временно покинутого своим хозяином, умершим десятилетие тому назад мажордомом Ростовых. Они поприветствовали друг друга как раньше – вежливо, но без лишних церемоний. – Я помню улицы, полные света, и дворцы, будто из сказки. Немногие из них сохранились.

Она не жаловалась ему, но и не скрывала, что не была в восторге от изменений, которые вызвал к жизни Кощей. Одержимый художник ежедневно приходил во дворец и вносил коррективы, диктуемые ему адъютантами Кутузова. Он рисовал также новые картины, расширяя территорию нарисованной России новыми деревнями и городами. Сам Кутузов делал для него эскизы Петербурга и ежедневно в течение часа позировал для портрета. Поговаривали, что художник, быть может, будет вывезен из Пристани Царьград, чтобы написать портрет самого Кощея, хотя ни Кутшебе, ни графине не казалось возможным, что чародей согласится, чтобы его нарисовали.

– Его душа темнеет, – призналась она Кутшебе, говоря о художнике. – На нее ложатся тени всех ужасов, которые его заставляют изображать.

– И вы боитесь, что это происходит не только с его душой?

– Я лишь портрет, – вздохнула она, после чего замолчала, давая Кутшебе понять, что ждет его решительного протеста. – Вы очень вежливы, но я хорошо осознаю свое положение. С портретами ситуация такова, что их настроение зависит от фона. Я уже меняюсь под влиянием того, что сделали с моим городом. Я боюсь, что с живыми может произойти то же самое. Я – фон для моего мужа и дочери. Я фон для Пристани Царьград, и я превращаюсь в тень, которая ложится на него, а ведь раньше я была его светом. Уверена, вы понимаете меня. Потому что вы понимаете больше, чем остальные. Пожалуйста, не отрицайте. Я уже знаю вас. Поэтому и старалась уберечь дочь от этой безумной влюбленности.

– Чего именно вы от меня ожидаете, графиня? – он воспользовался шансом. – Что я вызову Кутузова на дуэль и убью его? Что я разрушу планы Кощея?

– Как поляк вы не хотели бы возрождения России в былых границах?

– Как здравомыслящий человек, я знаю, что это невозможно. Графиня, мне нет необходимости сдерживать Кощея. Это сделают Галицийские железные дороги. Те самые, которые почти что своими силами ведут войну с Вечной Революцией. Россия ваших кошмаров не воскреснет.

– Но будет существовать здесь, в картинах. К Москве присоединится Петербург, потом Киев, а может, и Варшава. Все стены нашего поместья укроют поросли этой нарисованной империи, где генералы Кощея будут воплощать все свои фантазии.

– И я должен это сдержать?

– Эти слова продиктованы отчаянием. Никто другой не приходит мне в голову.

– С ума сошла. – Кутшеба смотрел в нарисованные глаза графини и думал об Ольге, которая по дороге призналась ему, что понимает, что он ее не любит, но она всё равно питает к нему нежные чувства, даже против воли маменьки и папеньки. И ни за что на свете не хочет выходить замуж за труп, хоть бы он и был великим героем России и настоящим князем. Что она покончила бы с собой, если бы не знала, что это ничего не даст – либо Кощей воскресит ее, либо она предстанет пред алтарем как обитательница картины.

– Вы рассчитываете на мою честь, – отозвался он наконец. – А может, и на романтичность, которая свойственна некоторым мужчинам.

– Вы же поляк… – начала графиня, но он грубо перебил ее.

– Не верьте вы в сказки! Мы же не нация странствующих рыцарей!

– Сегодня сказки живее, чем когда-либо…

– Но я не их порождение! Это не вымысел, а магия – это не чудеса. Я не странствующий рыцарь, и даже – мне очень жаль, что я вас разочарую, – не человек чести! Я не могу вам помочь. Не говоря уже о том, что я понятия не имею, как всё это сделать.