Под Андреевским и Красным флагом. Русский флот в Первой мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях. 1914–1918 гг. | Кирилл Назаренко, Дмитрий Пучков | страница 42 | LoveRead.ec

В эти месяцы в бывшей столице создается множество нелегальных антисоветских организаций, прежде всего из бывших офицеров. Они готовили вооруженное восстание. Активный участник этой деятельности Виктор Борисович Шкловский (1893–1984), впоследствии известный советский литературовед, вспоминал: «Мы ждали выступления, оно назначалось неоднократно, помню один из сроков – 1 мая 1918 года, потом еще один срок: предполагаемая забастовка, организованная совещанием уполномоченных (2 июня 1918 г. – К. Н.). Забастовка сорвалась. А мы собирались в ночи, назначенные на выступление, по квартирам, пили чай, смотрели свои револьверы…»

Офицеры – руководители Красной армии и Красного флота в Петрограде не стеснялись показывать властям свою нелояльность. 9 мая состоялось совещание военных деятелей с руководством Петрокоммуны, председательствовавший на нем военный руководитель Северного участка и Петроградского района полковник Николай Николаевич Шварц (1882–1944) заявил: «Я считаю, что все партии могли бы слиться в одну партию и встать на защиту Родины». Начальник штаба Балтийского флота капитан 2-го ранга Михаил Александрович Петров (1885–1938) развил его мысль: «Внепартийность армии – это важнейшее условие для ее создания; необходимо также отказаться от внутренней борьбы… Я уверен, что армия может быть создана, но она должна быть не для защиты советской власти (выделено мной. – К. Н.)… Формирование национальной армии может создать известную опасность для советской власти, так как нужно откровенно сказать, что большая часть населения [Петрограда] ждет прихода немцев». Член Комитета революционной обороны Петрограда большевик Михаил Михайлович Лашевич (Гаскович) (1884–1928) четко сформулировал принципиальные возражения против этого: «При ныне существующем резком делении на партии красных и белых это почти невозможно… Армия всегда защищала царившую власть… И мы будем защищать Россию как очаг мировой революции». Заканчивается протокол совещания фразой: «Ввиду полного разногласия между представителями [Петроградской] Коммуны с одной стороны, и представителями военного руководителя, с другой, после 6 часов заседания никаких определенных решений по затронутому вопросу принято не было…» Щастный присутствовал на этом заседании, но его выступления касались лишь настойчивого выяснения вопроса – идет с Германией война или существует мир? У нас сложилось впечатление, что Петров высказал на этом совещании те мысли, которые обсуждались в штабе флота.

Одним из проявлений политического кризиса в Петрограде стало выступление в Минной дивизии Балтийского флота 11 мая. На митинге матросы и офицеры дивизии приняли резолюцию: «Ввиду угрожающего положения в Петроградском округе, а вместе с ним и флоту от вражеского нашествия [Минная дивизия] постановила: 1) Петроградскую коммуну ввиду ее полной неспособности и несостоятельности предпринять что-либо для спасения родины и Петрограда распустить. 2) Всю власть по обороне и управлению Петроградским округом вручить морской диктатуре Балтийского флота. 3) Немедленно войти в тесную связь со всеми рабочими Петрограда и демобилизованными солдатами и офицерами армии на предмет взаимной поддержки и организации реальной силы для обороны Петрограда…». Следует особенно подчеркнуть, что лидерами этого выступления и инициаторами принятия резолюции был офицер – лейтенант Георгий Николаевич Лисаневич (1894–1938) и унтер-офицер эсер Федор Засимук. Выступление кадрового офицера (Лисаневич окончил Морской корпус в 1914 г.) в качестве признанного руководителя матросского митинга было событием уникальным для второй половины 1917 г. – первой половины 1918 г. Это лишний раз свидетельствует о росте авторитета офицеров в матросской среде после ухода с флота значительной части моряков и Ледового похода.

Идея «морской диктатуры» в отдельно взятом городе была не такой уж фантастикой. 1 августа 1918 г. она была реализована в Баку в виде диктатуры Центрока-спия (Центральный комитет Каспийской флотилии), лидером которого, вероятнее всего, был мичман Василий Васильевич Леммлейн (1894–1967). В ходе этих событий был распущен Бакинский совет, закрыты большевистские газеты, в Баку высадились английские войска, были арестованы 26 бакинских комиссаров, советская власть в Баку пала.

12 мая 1918 г. в два часа дня в помещении бывшего Морского корпуса было собрано пленарное заседание всех частей флота. Оно вошло в историю как «митинг в Морском корпусе». Там резолюция Лисаневича и Засимука была «в основном одобрена», а попытки наркома Анатолия Васильевича Луначарского (1875–1933) и большевика лейтенанта Раскольникова переубедить собравшихся ни к чему не привели. По некоторым сведениям, звучали призывы вручить власть в городе лично Щастному. На митинге матросы отказались выдавать своих вожаков (Лисаневича и Засимука) для суда. Граф глухо свидетельствует о том, что «на многолюдных митингах, на которых выступали и офицеры, стали раздаваться речи против власти комиссаров и призывы к открытому восстанию. Наряду с этим готовился и план овладения Петроградом после переворота на флоте».

Волнения в Минной дивизии дали повод для обвинений Щастного на суде в том, что он «под различными предлогами на случай намеченного им, Щастным, переворота задерживал Минную дивизию в Петрограде». Заметим, что в одном из своих донесений (в начале августа 1918 г.) кэптен Кроми, который к этому времени возглавил британскую разведывательно-диверсионную деятельность на Северо-Западе России, прямо указывал на то, что эсминцы Балтийского флота фактически находятся в его распоряжении, что лишний раз свидетельствует о политической ориентации их команд.

13 мая 1918 г. 3-й съезд Балтийского флота принял резкую резолюцию, осуждавшую выступление Минной дивизии, исключавшую Лисаневича и Засимука из числа моряков и содержавшую секретный пункт об их аресте и передаче в ЧК. 18 мая постановление съезда было утверждено Коллегией наркоммора, но вплоть до 26 мая (дня его отъезда в Москву) Щастный не издавал приказа по флоту об аресте Лисаневича и Засимука, оправдываясь тем, что по техническим причинам его нельзя было напечатать. Очевидна вся надуманность этой отговорки – приказ можно было написать от руки, а размножения секретного приказа в типографии вовсе не требовалась.

На следующий день (14 мая) Щастный выступал на 3-м съезде моряков. Сохранился собственноручный конспект его выступления, где есть такая фраза: «Какое творчество за 6 месяцев в отношении флота произошло[?] Правительство и Морское высшее управление. Телеграмма об уничтожении К[роншта]дта». Очевидно, он собирался задать риторический вопрос об отношении советского правительства к флоту с начала ноября 1917 г., то есть с момента фактического признания штабом Балтийского флота нового руководства Морского министерства. Возможно, он имел в виду развал высшего управления флотом и директиву о взрыве кораблей. В своем докладе, насколько можно судить по отрывочному, не всегда читаемому конспекту, Щастный собирался остановиться на ряде острых политических вопросов. В частности, он указывал на то, что «офицеры не верят, после захвата наших земель, в способность Правительства отстаивать Россию (карту показать)», на необходимость «сдержать внутреннюю междоусобицу», которая способствует реализации планов немцев, и «сдерживать взаимные нападки» Луначарского и Раскольникова, с одной стороны, и моряков – с другой. Щастный заявлял, что он «протестует против озлобления крайних парт[ий], ибо последствием будет повторение черноморских эксцессов (имелись в виду убийства офицеров в Севастополе в феврале 1918 г. – К. Н.) и объявление флота немцами вне закона», что «резолюция об аресте председателя [матросского комитета] Минной дивизии не есть выход из положения, а подливает масла в огонь (прочит[ать] телеграмму [Троцкого с требованием ареста Засимука и Лисаневича?] и указать на возможность самосуда)». Щастный внес в конспект: «Я хочу делать то, что вы [моряки флота, делегаты съезда] считаете нужным, но из этого ничего не выходит […] Я не вижу и не понимаю, чего хочет правительство, [я не вижу и не понимаю] чего хотят политические официальные деятели». Эти высказывания стали основанием для обвинения Щастного на суде в том, что он «вел контрреволюционную агитацию […] разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота».