Место для нас - читать онлайн книгу. Автор: Фатима Фархин Мирза cтр.№ 68

Нужно сбавить темп. Он поднял руку, и бармен вернулся к разговору с клиентом на другом конце стойки. На экране ТВ играли «Уорриорз» ^[26], и Амар представил гостиные по всей стране, где на экране – баскетбольный матч, и семья собралась посмотреть, и отец открыл банку пива и предложил сыну, которому уже двадцать один год, – никакого позора, ничего не делается втайне. Амар считал, что так должно быть везде в мире, легко и просто.

Он хотел сказать «Я-Али». К концу декламации он даже попытался избавиться от мысли о том, что вновь почувствовал себя дома. Что само имя отзывалось в нем биением сердца. И он подумал: может быть, оно в моей крови. Дед рассказывал ему о боях Мохаммеда Али, которые показывало телевидение всего мира. Дедушка смотрел их даже в Индии. Тогда толпа скандировала «Али, Али!» и дед ткнул Амара пальцем в грудь и сказал: «Видишь, даже на Луне и повсюду на Земле, в любой деревне, это имя будет звенеть и звенеть!»

Сегодня Амар задался вопросом, уж не отвернулся ли он от чего‐то куда более значимого, чем ему казалось, в ту ночь, когда поспешно складывал вещи, думая только о своем гневе, о том, каким суровым и жестким был с ним отец. Не отвернулся ли от того, кем он был. «Это харам!» – вопил отец в ту ночь, когда он сбежал из дома. Они спорили в коридоре, рядом с лестницей. Какой смысл в жизни, прожитой в страхе адского пламени и ничего больше? Амар думал: «Если пламя существует и я должен гореть, лучше гореть в аду за собственные поступки, чем подчиниться человеку, заставляющему меня вести себя не так, как я хочу, и спасаться ложью».

Он не знал, что именно обнаружил отец в тот раз. В тот год Амара бросало из одной крайности в другую. Он ни о чем не думал, доказывая себе, что способен на это, и когда отец припер его к стенке, то понял, как устал прятаться. Они скандалили яростно, как всегда. Но когда отец поднял руку, чтобы для пущего эффекта замахнуться на него, Амар сжался.

И был другой момент, о котором никто не знает. Кошмар, от которого он даже сейчас просыпается весь в поту в своей квартире. Отец ударяется спиной об оконную раму, и Амар по тому, как пульсирует рука, понимает, что сам ударил его! Ударил отца в челюсть и оттолкнул так, что тот разбил стекло. Осколки разлетелись по полу, когда он отступил. Именно этот звон, а может быть, почти полное отсутствие отцовской реакции заставили Амара очнуться. Он отступил.

Они смотрели друг на друга, словно не узнавая. И молчали. Даже когда его мать поднялась наверх и поглядела на обоих, то прищурилась и покачала головой, явно упрекая отца. Потом она встала на колени, сложила ладонь ковшиком и стала собирать в нее острые осколки. «Довольно, – сказала она отцу, и ее голос дрожал с каждым очередным падением осколка в ладонь. – С меня довольно!» В этот момент он понял, что отец не поправит ее. Даже не поднимет руки, чтобы коснуться своей челюсти.

Той же ночью он собрал вещи. Позвонил Саймону и сказал: «Я поживу у тебя несколько дней, а потом свалю из этого города». Стоявшая в дверях Хадия пыталась переубедить его: «Тебе обязательно уходить? Все можно уладить. Подобные ссоры проходят». Он сказал, что не может остаться. Не потому, что хотел жизни, в которой волен поступать как ему угодно, и не потому, что Амира не любила его, не потому, что он больше не может пытаться стать тем человеком, которого она полюбит, и не из‐за ссоры с отцом. А потому, что, когда острая боль от его слов унялась, он мысленно увидел будущее, в котором прощал отца и, может быть, отец прощал его. Они и раньше были неосторожны в словах и, как вода, были изменчивы, могли вернуться в прежнее состояние, которое от них требовалась.

Амару нужно было убедиться в том, что он ушел и не вернется, потому что он не мог смотреть в глаза отцу после того, как ударил его. Когда стекло треснуло, отец даже руки не поднял, чтобы ответить. Отец, который старел, который уже тогда тревожил Амара, когда тот видел его на прогулках: белоснежные волосы, медленная походка и осторожные попытки сесть, словно болели колени. В последний раз они смотрели друг на друга, когда мать стояла на коленях на ковре, и Амар уловил выражение глаз отца, которое мог истолковать только как преданность. Тот словно пытался сказать: «Я с тобой. Я на твоей стороне. Я сохраню твою тайну».

Если бы отец ответил ударом на удар, проклял бы его, сказал маме: «Смотри, какой презренный сын у нас, какой batamiz», – все что угодно, – может быть, он и вернулся бы домой. Наказание было бы милосердием, знаком того, что этот случай остался в прошлом. Точка. Конец предложения. Без наказания он и представить не мог, как оправиться от позора. Не мог простить себя за то, что поддался ненависти, которую испытывал к отцу, поддался желанию ранить его так же, как тот ранил сына.

Теперь он мельком оглядел сидевших в баре людей, наклонил стакан, так что несколько последних капель соскользнули по направлению к стойке, закрыл глаза и услышал мамин голос из давнего прошлого, такой смутный и прерывистый, что казалось, он доносится из сна. «Что означает “позор”?» – «Когда ты не можешь смотреть людям в глаза. Когда тебе страшно это сделать».

Саймон заехал за ним перед рассветом, и Амар в последний раз вышел из дома. «Если я действительно ненавижу это место, – думал он, – если я действительно готов уйти, то уйду не оглядываясь». Но он оглянулся. Небо начинало светлеть, маленькие листья магнолии трепетали, словно это был самый обычный день. Звезды уже тускнели. Он успел увидеть дурацкий баскетбольный обруч с дурацкой порванной сеткой и дурацкое окно спальни. Он оглянулся и даже подумал: «Если в моем окне появится лицо Хадии, я передумаю и останусь». Он смотрел, пока Саймон не коснулся его плеча и не спросил: «Ты уверен»? Амар кивнул, потому что не мог говорить. Он чувствовал ужас мальчика, которого впервые отвезли в школу. Машина стала выезжать на мостовую. Саймон вел медленно, тихо наблюдая за ним, возможно думая, что Амар попросит ехать обратно, вернуть его домой. Но Амар был храбрым.

Тогда он считал это храбростью. Теперь же думал, что, возможно, это было трусостью. Но чем бы это ни было, он увидел отца лишь несколько часов назад – наблюдал, как он гуляет в голубом свете их заднего двора, и подумал: «Если бы даже я вышел во двор, приблизился к нему, встал бы плечом к плечу, тем более что теперь мы одного роста, все равно никогда мы не будем близки, как бы ни были рядом. Стоять бок о бок, лихорадочно копаться в мыслях, пока не найдется несколько слов, – все это только подчеркнет то, что нас больше нет и не будет, это невозможно».

* * *

– Что ты сказала ему? – спросила Лейла.

– Ничего.

Худа явно была раздражена. Лейлу всегда удивляло, когда Худа давала волю раздражению. Она всегда рассчитывала видеть Худу сдержанной и почтительной.

– Почему же он выбежал отсюда?

В зале раздавались шепотки. Люди общались, пока не началась речь.

– Я всего лишь сказала ему, что нужно познакомиться с Тариком.

– Кто просил тебя вмешиваться?