Как раз к окончанию моего совещания с самим собой (чего лишний раз с умным человеком не посоветоваться?) вернулся Нга с тремя пакетами и довольным лицом буддиста, достигшего просветления. Сдачи он, естественно, не принес (на что я, впрочем, и не особо рассчитывал), зато в пакетах было все заказанное плюс пол-литра водки, приобретенной по собственной инициативе.
– Надо ж за знакомство, – пояснил Нга, перехватив мой строгий взгляд.
Н-да, не поспоришь. Темнокожий юноша был явно в курсе традиций аборигенов. Мы быстро соорудили нехитрый обед: покупная кура гриль, разогретая в духовке, колбаса, пара консервов, хлеб, лук, чеснок. Что еще надо россиянам для счастья? На запах разогреваемой куры пробудилась и подтянулась вторая половина Нга, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся довольно симпатичной мулаткой лет шестнадцати от силы.
– Аня, – представилась половина Нга.
– Очень приятно, Андрей, – галантно назвал я одно из своих имен, которых у спецназовца обычно больше, чем положено простому смертному. – Ну что, за знакомство?
Второй тост, провозглашенный Нга за воссоединение пролетариев всех стран, я не поддержал – ехать поддатым домой не хотелось, мало ли, вдруг Папа Джумбо не обманул? И хотя верилось в это с трудом, но расслабляться все же не стоило. Поэтому, покончив с обедом, я откланялся, сославшись на неотложные дела, и выпросил у юной пары две старые поясные сумочки для мобильных телефонов, а также иголку с ниткой и ножницы. После чего удалился в свою комнату, при помощи портняжных принадлежностей слегка видоизменил дарёные сумки. Покончив с кройкой и шитьем, я оделся в свои мятые шмотки, которые кто-то запихал в мою спортивную сумку весьма небрежно, и покинул юную пару, настоятельно порекомендовав тинейджерам прибраться в квартире.
Выйдя из дома и обозрев окрестности, я понял, что судьба занесла меня в места далекие и непознанные. Мягкий ноябрьский снежок сыпался сверху на суровые коробки хрущёвок, деревья, кусты, скамейки, расставленные вокруг детской площадки, а также на большей частью непокрытые головы редких прохожих, суля последним очередную сезонную эпидемию гриппа и ОРЗ.
У прогуливающегося во дворе дедка я осведомился, куда это занесла меня нелегкая.
Дедок понюхал воздух и, вздохнув, ответил с плохо скрываемой завистью:
– Люберцы это, парень. Эх, я в молодости тоже так пил, что на следующий день не помнил, как и куда меня занесло. А счас уже здоровье не то.
И, предвосхищая мой следующий вопрос, ткнул пальцем в переулок:
– Там за углом маршрутка останавливается, до метро довезет. Деньги-то остались, чтоб до дома доехать?
– Остались, спасибо, отец, – сказал я и отправился в указанном направлении. Душевный у нас все-таки народ, понимающий и сочувствующий – если, конечно, ты не террорист и не сторонник сухого закона.
Путь на перекладных маршрутка от Люберец – метро – маршрутка до Химок занял около двух часов, так что в своем районе я оказался, когда уже начало смеркаться.
Завидев вдали очертания знакомых пятиэтажек, я усмехнулся про себя, вспомнив крылатое: «Таксист ошибся, завезя клиента вместо Марьино в Южное Бутово. Клиент разницы не заметил».
Правда, в моем случае химкинские безлифтовые пятиэтажки были сложены не из хрущевского кирпича, как в Люберцах, а из блоков, облепленных черно-белой мозаикой, местами осыпавшейся от времени. Ну и современные круглые башни точечной застройки в нашем районе местами были понатыканы – на зависть коренным жителям, ютящимся в малогабаритках.
Сразу за одной из таких башен, расположенные параллельно друг другу, стояли три пятиэтажки. Я жил в той, что ближе, – от родителей осталась однушка на последнем этаже, выходящая окнами на соседнюю панельную девятиэтажку. В той девятиэтажке жил мой давний знакомец еще со школы Васька Шнырев с очевидным прозвищем Шнырь, обслуживающий прилегающую местность в качестве дворника и разносчика свежих сплетен по совместительству.
Васька был беззлобным, компанейским малым, тихим алкоголиком, вечно теребимым женой по поводу отсутствия денег и перспектив на будущее. Ко мне он относился с безграничным уважением за моё прошлое, чем я порой беззастенчиво пользовался, по возможности компенсируя доброту дворника бутылкой-другой. Васька всегда беспрепятственно давал мне ключи от своей полумёртвой «шестерки», на которую написал доверенность от руки на моё имя, а также иногда помогал мне решать проблемы с местным ДЕЗом.
Как-то, пользуясь его беспечностью и доверием, я наглым образом спёр у него связку ключей от служебных помещений и в мусоросборной камере его подъезда оборудовал тайник для своего чемоданчика, после чего аккуратно вернул ключи на место. Исходил я при этом из того, что у меня в подъезде мусоропровода нет и что вряд ли кто-то когда-то будет искать что-то ценное, роясь в отходах и рискуя быть приложенным по макушке сброшенной сверху бутылкой. Также я учел, что даже если Васька чемоданчик найдет, то первым делом прибежит не в милицию, а ко мне за советом – мою компетентность в таких вопросах он всегда ставил выше милицейской.
Поступок с моей стороны был, конечно, не очень красивый, но в данном случае я, как учили отцы-командиры, исходил из принципа максимальной рациональности. Да и потом, даже если бы случилось чудо и чемоданчик нашли, предъявить такому существу, как Васька, владение содержимым чемоданчика было равносильно обвинению монашки в хранении ядерной боеголовки.
Вот и сейчас я решил для начала выяснить обстановку и из окон Васькиной квартиры по возможности выяснить, что делается в моей. После чего уже принимать решения исходя из того, наврал мне Папа Джумбо или все-таки сказал правду.
Прогулочным шагом человека, не отягченного мирскими заботами, я дошел до Васькиного двора, делая вид, что увлеченно разговариваю по мобильному и заодно при этом прикрывая рукой лицо от лишних взглядов. Во дворе было не особенно людно, разве что у соседнего с Васькиным подъезда на лавочках расположилась стайка молодых людей призывного возраста – человек пять-шесть глушили «Очаковское» из двухлитровых пластиковых пузырей, курили и лениво общались сквозь зубы под однообразный «тынц-тынц», несущийся из чьего-то плеера или сотового. Картина, в общем, обычная для наших дворов, когда молодежи податься некуда из-за отсутствия работы, денег и других интересов, кроме пива, курева, ширева и «тынц-тынц».
Проведя беглый осмотр территории и не найдя более ничего подозрительного, я проскользнул в Васькин подъезд и, игнорируя лифт, по лестнице взбежал на пятый этаж. Еще один плюс – Васькины окна были расположены практически вровень с окнами моей квартиры, так что позиция для наблюдения идеальная.
Я уже поднял руку для того, чтобы постучать в знакомую дверь, памятуя, что звонок у Васьки хронически не работает… и замер, осознавая, что между дверью и косяком имеется щель. Обитая дешевым дерматином дверь была не заперта и слегка поскрипывала на несмазанных петлях, тревожимая слабым потоком теплого воздуха, идущего из квартиры…
Бывают в жизни моменты, порой незначительные совершенно, когда вдруг осознаешь – вот она, черта, отделяющая твоё уютное, объяснимое «прошлое» от неведомого «будущего», которое вот-вот нахлынет, поглотит и перевернет с ног на голову твой уютный, понятный, привычный, вполне объяснимый мир. Тот, в котором ты жил с момента рождения, тот, о котором тебе постоянно рассказывали родственники, друзья, знакомые, учителя, прохожие и случайные люди-эпизоды в метро, автобусах, магазинах, на улицах… Все те, кто до сего момента формировал устойчивую картину мира, в котором ты живешь, рассказывая тебе, что солнце – яркое и теплое, что луна – планета, отражающая по ночам солнечный свет, что подъезд, в котором живет знакомый с детства дворник, – грязноватый и полутемный, с написанными краской из баллончиков похабными надписями на стенах, как и все похожие подъезды в твоем районе…