– Ваша честь, позиция штата Массачусетс такова – и мы готовы подкрепить ее показаниями свидетелей-экспертов, – что психогенетика как наука за последнее время сделала огромный рывок и продолжает развиваться семимильными шагами. В настоящее время эта область достигла такого уровня, который более чем позволяет использовать ее на этом суде. Мы готовы утверждать, что в данном деле, напротив, в высшей степени ошибочно было бы исключать…
– Ходатайство удовлетворено.
Лоджудис какое-то время стоял столбом, пытаясь сообразить, действительно ли его только отбрили.
– Мистер Лоджудис, – пояснил судья, выводя на ходатайстве «Удовлетворено. Судья Френч». – Я не исключил доказательство. Мое постановление заключается в том, что, если вы хотите представить его суду, вы должны будете уведомить об этом сторону защиты и мы назначим слушание по вопросу его приемлемости до того, как вы представите его жюри присяжных. Понятно?
– Понятно, ваша честь.
– Во избежание возможных недоразумений уточняю: до моего постановления об этом ни слова.
– Понятно, ваша честь.
– Устраивать из суда цирк мы не будем. – Судья вздохнул. – Так, ладно, еще что-нибудь или будем начинать отбор жюри?
Юристы покачали головой.
Последовала серия кивков – судья кивнул секретарю, а та, в свою очередь, приставу, – после чего с одного из нижних этажей привели потенциальных присяжных. Один за другим они входили в зал, озираясь по сторонам, точно туристы, впервые попавшие в Версаль. Представшее их глазам зрелище, по всей видимости, их разочаровало. Грязноватое помещение в современном стиле: высокие квадратные потолки, аскетическая меблировка кленового дерева, черный ламинат и тусклое отраженное освещение. По обе стороны от судейского стола уныло свисали с флагштоков флаги: американский по правую руку и штата Массачусетс – по левую. Американский флаг, по крайней мере, сохранил свою первозданную яркую расцветку; флаг штата же, некогда кипенно-белый, пожелтел от времени и теперь был скорее цвета слоновой кости. За исключением их, не было ничего: ни статуи Фемиды, ни выбитого латинского изречения, ни портрета какого-нибудь древнего судьи, – что оживило бы скандинавский аскетизм обстановки. Я был в этом зале тысячу раз, но разочарование на лицах присяжных заставило меня наконец-то посмотреть на него по-настоящему и осознать, насколько обшарпанным он выглядит.
Пул присяжных занял практически все места в зале, оставив свободными лишь две скамьи, которые были зарезервированы для родных подсудимого, репортеров, а также немногочисленной горстки тех, чьи связи в суде позволяли им присутствовать на заседании. Потенциальные присяжные представляли собой смесь работающих людей и домохозяек, молодежи и пенсионеров. Обыкновенно в подобных командах преобладали синие воротнички и занятые неполный день, поскольку именно такие с большей вероятностью откликались на приглашение в суд. Однако этот пул казался слишком уж профессиональным. Множество хороших стрижек, новой обуви, дорогих смартфонов, ручек, выглядывающих из нагрудных кармашков. Это было нам тоже на руку, решил я. Нам нужны разумные, хладнокровные присяжные, люди, у которых хватило бы ума понять тонкости формальной защиты и ограничения научных доказательств и смелости сказать «невиновен».
Мы начали процесс отбора присяжных. И у меня, и у Джонатана была схема их размещения, таблица на два ряда и шесть колонок – двенадцать мест в общей сложности, плюс две дополнительные ячейки с правой стороны листа, соответствующие креслам в ложе присяжных. Двенадцать основных членов жюри плюс двое дополнительных, которые будут слушать все свидетельские показания, но не будут участвовать в совещаниях, если никто из основного состава не получит отвод. Четырнадцать кандидатов были вызваны, четырнадцать кресел заняты, мы внесли их имена и сделали кое-какие пометки в ячейки наших таблиц, и процесс начался.
Мы с Джонатаном обсуждали каждого кандидата, поскольку имели право на шесть немотивированных отводов, то есть могли исключить из состава жюри шестерых человек без указания причины, и на неограниченное количество обоснованных отводов, что означало отвод в связи с конкретным основанием полагать, что какой-либо присяжный может быть предвзят. Несмотря на все заранее заготовленные стратегии, выбор присяжных – это всегда в каком-то смысле блуждание впотьмах. Существуют эксперты, чьи услуги стоят кучу денег и которые утверждают, что способны отсечь элемент случайности, опираясь на фокус-группы, составление психологических портретов, статистические методы и так далее, – научный подход, – но способность предсказать, как незнакомый человек будет судить твое дело, в особенности основываясь на крайне ограниченной информации из анкеты для присяжных, – это, откровенно говоря, скорее искусство, нежели наука. Особенно это касается Массачусетса, где вопросы потенциальным присяжным строго регулируются правилами. И тем не менее мы пытались отсортировать их. Смотрели на образование, выбирали жителей богатых пригородов – тех людей, которые могли бы отнестись к Джейкобу сочувственно, не ставя ему в упрек его благополучное детство, отдавали предпочтение представителям профессий вроде бухгалтеров, инженеров, программистов. Лоджудис же пытался сделать упор на рабочий люд, родителей, всех, у кого это преступление могло вызвать горячий эмоциональный отклик и кто с легкостью готов был поверить в то, что четырнадцатилетний подросток способен убить в ответ даже на малейшую провокацию.
Потенциальные присяжные выходили вперед, садились, получали свой отвод и уходили, а на смену им приходили и садились новые кандидаты, и мы старательно делали все новые и новые пометки в своих схемах размещения…
Два часа спустя наконец состав нашего жюри был согласован.
Каждому присяжному мы дали прозвище, чтобы легче было их запомнить. Итого в наше жюри вошли: Училка (председательница), Очкастая Девица, Дедуля, Толстяк из Сомервилла, Чувак со Студии Звукозаписи, Уркель, Панамка (уроженка Панамы), Мамаша из Уолтема, Официантка, Паркетчик (вернее, укладчик деревянных полов, хмурый мужчина с недобрым прищуром, с самого начала внушавший нам определенные опасения), Домохозяйка из Конкорда, Водила (на самом деле курьер коммерческой кейтеринговой компании), Тетка в Брекетах (запасная) и Бармен (запасной). У них не было ничего общего, кроме одного: полного отсутствия квалификации для этой работы. Было почти комичным то, насколько слабо они осведомлены о законе, о том, как работают суды, даже об этом деле, которое обмусоливали во всех газетах и в вечерних новостях. Именно за эту вопиющую неосведомленность их и выбрали. Так уж работает эта система. В итоге адвокаты и судьи радостно отходят в сторонку и передают весь процесс в руки дюжины полных профанов. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. До чего же бессмысленным был весь этот проект. Джейкоб наверняка не мог не понимать этого, глядя на эти четырнадцать непроницаемых лиц. Все нагромождение лжи вокруг нашей системы уголовного судопроизводства – идея, что мы способны достоверно установить истину, «вне всяких разумных сомнений» решить, кто виновен, а кто нет, – строится на чудовищно лживом допущении: после тысячи с лишним лет усовершенствования процесса судьи и адвокаты способны различить, где правда, а где нет, ничуть не более, нежели дюжина кретинов, случайным образом набранных с улицы. Джейкоба, должно быть, от этой мысли пробирала дрожь.