Пуля не попала в корейца, но разбила окно.
Чон метнулся к Пайн и ногой выбил пистолет из ее руки, одновременно ударив кулаком в бок – в результате у нее вновь отнялась левая сторона, и она начала задыхаться.
Дерьмо, все начинается снова.
Противник выпрямился, чтобы нанести смертельный удар ногой в голову, когда его самого отбросило назад, и он схватился за голову.
Блюм ударила его трубой.
Из рассеченного лба хлынула кровь. Кореец повернулся, чтобы прикончить Блюм, когда Пайн ударила его сзади коленом в основание спины, отшвырнув на разбитое стекло.
Когда поезд начал набирать скорость, она обхватила ногами ноги Чона, соединив их вместе, одновременно руками прижала его руки к бокам и наклонилась вперед, толкнув лицом на стекло. А потом завела правую руку под правую лопатку корейца и резко надавила вперед и вверх. Тело более низкого Чона стало медленно подниматься, и он уже едва касался пола большими пальцами ног. Это было совсем не просто, поскольку Этли не могла развести ноги, чтобы получить надежную опору и более эффективно поднять Чона. Однако она понимала: если его ноги получат хотя бы дюйм свободы, он мгновенно убьет их обеих.
Пайн могла бы попросить Блюм взять один из пистолетов, но не хотела ставить ее перед необходимостью хладнокровно убить корейца выстрелом в голову. К тому же существовала вероятность, что она промахнется и пуля заденет Пайн или пройдет через тело корейца и прикончит ее – ведь она плотно к нему прижималась.
Этли не могла долго удерживать Чона – у нее просто не хватило бы сил. Но она быстро придумала, как с ним справиться.
– Кэрол, – выдохнула Пайн. – Окно… уплотнитель.
Блюм потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что имела в виду Этли. Затем она бросилась вперед, схватила красный рычаг и рванула его вверх.
Чон, понявший, что они пытаются сделать, начал отчаянно вырываться, резко откинул голову назад и попал Пайн в челюсть. Она быстро отвернула лицо и поморщилась. Однако сумела удержать его, продолжая прижимать к разбитому стеклу, пока Блюм вытаскивала резиновый уплотнитель.
Как только Кэрол справилась с этой задачей, она схватилась за край стекла и с силой толкнула его. Стекло вышло из пазов и выпало наружу. В купе ворвался ветер, который принялся трепать занавески.
Пайн знала, что наступил момент истины. Теперь, когда стекло исчезло, она практически лишилась рычага давления. Чон продолжал отчаянно вырываться, но его ноги не касались пола и он не мог получить опору для удара.
Внутренний свет в поезде включился – и тут же снова погас.
Этли, не ослабевая хватки, продолжала медленно, дюйм за дюймом, поднимать более низкого корейца. Ее тело, руки и ноги стали подобны трубе, которая медленно, но неумолимо выталкивала Чона все дальше в сторону окна. В ее сознании возник чудовищный образ удава, пожирающего свою жертву, и Пайн была совсем недалека от истины. Если не считать того, что она хотела выбросить корейца, а не проглотить.
Этли все больше наклонялась вперед, пока верхняя часть тела корейца не оказалась на самом краю окна. Иными словами, Чон уже наполовину вывалился наружу.
Как и сама Пайн.
Поезд уже ехал со скоростью двадцать миль в час, но продолжал набирать ее.
На Чона и Этли обрушились порывы сильного ветра; оба, не обращая на него внимания, смотрели вниз. Пайн видела не только спину корейца, но и проносившийся мимо ландшафт. Местность была плоской как блин. Лоуренс, штат Канзас, остался далеко позади, и они быстро удалялись от него.
Этли достигла границы зоны собственной безопасности и понимала, что у нее есть всего несколько дюймов, а потом она вылетит наружу. Вес Чона и угол, под которым она его держала, требовали предельного напряжения всех мышц, и Пайн не сомневалась, что совсем немного, и они вместе вывалятся в окно. И хотя поезд не успел набрать большой скорости, удар о землю, скорее всего, отбросит их под колеса. А это будет означать мгновенную смерть для обоих.
Пайн уже начала задыхаться, когда почувствовала за спиной Блюм, которая схватила ее сзади за талию и потянула назад, давая ей столь необходимый дополнительный вес.
Этли приготовилась. Она уже почувствовала, что кореец начал высвобождать правую руку, а ее силы почти иссякли. Она досчитала до пяти.
Давай, Этли. Удержи штангу. Всего пять секунд. Еще пять секунд, и ты получишь золото.
Она охнула и громко вскрикнула, когда Юго-Западный поезд рванул вперед, включив двойные двигатели на полную мощность. Внезапное ускорение едва не выбросило всех троих наружу, но Блюм резко отклонилась назад, и ее вес компенсировал увеличение скорости.
Три…
Пайн понимала, что должна выбрать правильный момент для последнего усилия. Она не могла позволить Чону схватить ее за руки или ноги. Она так устала, что, если кореец останется в купе, обе могут попрощаться с жизнью. Пайн хотела, чтобы они с Блюм сохранили в целости все свои позвонки.
Она так сильно наклонилась вперед, что едва дышала из-за ветра, хлеставшего в лицо.
Два…
Пайн напрягла все связки и сухожилия, приготовившись отпустить корейца; она чувствовала, как бьется сердце Чона возле ее груди.
И свое собственное.
Один…
Этли отпустила ноги Чона и толкнула его в спину.
Почувствовала, как его оказавшиеся на свободе руки мечутся в воздухе. Корейцу каким-то образом удалось повернуться боком, и он попытался ухватиться за края окна.
Свет в поезде снова зажегся. Пайн оказалась лицом к лицу со своим врагом.
Она видела его черты, в то время как ветер продолжал атаковать их тела. Наверное, на ее лице было такое же выражение.
Ужас.
Внезапно Чон протянул руку и сжал ее развевавшиеся на ветру волосы – как раз в тот момент, когда Пайн перестала удерживать его ноги.
Он вырвал часть волос с корнем, хотя его ноги уже танцевали в пустоте.
Пайн отпрыгнула назад, когда он попытался достать ее ударом ноги в лицо.
А потом ветер подхватил его, и кореец оказался за окном, полностью потеряв равновесие.
Мгновение казалось, будто он парит в воздухе, но уже в следующую секунду Чон исчез, точно пассажир самолета, потерявшего герметизацию. Его рвануло в сторону, и он пропал из виду.
Пайн повалилась назад на протянутые руки Блюм.
Несколько минут обе женщины лежали на полу, дрожа и задыхаясь.
Наконец они медленно начали подниматься, а свет в поезде погас и снова зажегся.
Через несколько секунд дверь их купе сдвинулась в сторону, и к ним заглянул проводник. Увидев, что в окне нет стекла, а занавески бешено треплет ветер, он отшатнулся и воскликнул: