Дороги скорби - читать онлайн книгу. Автор: Павел Серяков cтр.№ 9

Их пути разошлись навсегда. Староста правил свою телегу на место встречи с голубоглазым, а Рихтер, трясясь от ужаса и одновременно злобы, брёл навстречу погибели.

Войдя в дубраву и бросив под ноги пустую бутылку, он обнаружил едва припорошенный снегом обломок стрелы.

— Вот так удача, — прошептал вор. Бегло оглядевшись по сторонам, без труда нашёл позаимствованное у барона Рутгера добро, извлёк на свет заботливо перевязанную торбу и, зубами ослабив узел, переложил драгоценности Амелии к остальной добыче. Взгляд парня остановился на шкатулке — самом ценном из того, что у него было. — Теперь осталось найти тот клятый меч.

Глядя на своё отражение в пробитой стрелой миске, вор грустно покачал головой. Из отражения на него глядел седой человек с окончательно опустошенными глазами.

— Ну что, родимая, — во весь голос обратился он к лесу, — надевай свое лучшее платье.

Наконец он вышел на Весеннюю поляну. В левой руке вор нес лампу, в правой держал меч. На зазубренном лезвии клинка, играя в лучах холодного солнца, блестел яд, коим Крыса аккуратно обработал своё оружие. Эта отрава среди знающих толк людей называлась жмуха, так же, как и поганки, из которой её варили. Одна лишь капля отправляла людей к праотцам, а на своё оружие вор потратил целую склянку. Экономить было уже ни к чему. Парень считал, что, если Амелия переживёт и это, убить тварь попросту невозможно. Жмуха была не самым дорогим ядом, но лишь она обладала мгновенным действием. «Яд дуболомов и простаков», — так говорили о нем сведущие люди.

Нутро вора горело огнем. Водка была что надо, но не в одной водке дело. Взгляд Рихтера стал безумен, а отчаяние переросло в истерическое веселье.

Он задрал голову и обратился к стае ворон, соглядатаям Амелии:

— Растопи камин, родная. Жди гостей. Составим друг другу компанию, все, как ты хотела.

Рихтер разбил фонарь об арку о переплетенных дубах. Высек из огнива искру и захохотал, глядя на то, как пламя поглощает сухое дерев.

— Не взломаю — так сломаю, — бросил он и сделал шаг навстречу смерти.

Она была все так же прекрасна, ее глаза все так же горели золотом. Амелия напала стремительно, стоило Рихтеру появиться на пороге.

Быстра, словно ветер, и разрушительна, что ураган. Она благоухала мёдом и корицей, а ее голос был красивейшим из всех женских голосов, вот только сейчас она молчала.

Крыса не сдвинулся с места. В его положении то было достаточно непростой задачей, и он попросту не стал пытаться. Для вида занес клинок, но не успел нанести удар.

— Болван! — закричала она, поймав вора за руку. — Ты так и не понял, кто перед тобой! У тебя не хватило ума осознать, какой чести тебя удостоили! — Хозяйка сомкнула свои тонкие и ледяные пальцы на его запястье, и кость треснула. Так трещат сухие ветки, когда на них наступают. Меч с грохотом повалился на пол. Вор взвыл.

Было до смерти обидно осознавать, что удача кончилась. Тварь была в сотню раз быстрее и в тысячу крат сильнее любого из тех, с кем ему приходилось драться..

Дочь Рогатого Пса не выпускала ладонь Рихтера, но, потянув парня к себе, она исчезла в россыпи золотой пыли.

Вор бы упал, но ему не дали. Острые когти впились в горло, и он затылком почувствовал горячее дыхание.

— Я верна своему слову, — прошептала Амелия. — Ты убедишься в этом.

Схватив вора за волосы, она повалила его на пол и, надавив коленом на грудь, словно дикая кошка, принялась драть несчастного когтями.

— Мы должны были пройти Дорогой Охоты. Мы должны были сделать это втроем! Моя стая!

— Ты баба… — прохрипел Рихтер. На его губах пузырилась кровь. — Ты баба и…

Она приподняла колено, дабы он смог вдохнуть:

— И?

Однажды за жизнью Рихтера приходил человек из Псарни — цеха наемных убийц из Златограда. По слухам, Крыса был первым, кому удалось уйти с подобной встречи на своих двоих, но чести в том было мало. Сейчас он вспомнил фразу, которой его пытался оскорбить убийца, и ему отчего-то захотелось её повторить. Изложить свою мысль развернуто он уже не мог, но задеть тварь ему очень хотелось. Слова Псаря подходили для такого дела как нельзя лучше. Они были грубы, просты и глупы, но что-то, по мнению Крысы, в них было. Что-то прямиком из трущоб. Родом из детства.

— Ну. Что же ты молчишь?

— Ты баба, Амелия, — он зашелся кровавым кашлем, но закончить сумел: — Ты мочишься сидя.

Подобного Хозяйка Лисьей дубравы прощать не привыкла. Она и не умела прощать. Расплата за сказанное последовала молниеносно. Тварь вцепилась клыками в его глотку и начала жадно лакать кровь, присосавшись к прокусанной шее, словно пиявка.

В тусклом свете камина он мог бы увидеть, как нарумянились её щеки. Мог, но не стал. Рихтер ждал, когда все это, наконец, закончится, а закончиться должно было совсем скоро.

— Ты омерзителен. Твоя кровь смердит спиртом и болезнями, — поднявшись, она облизала алые губы и поморщилась, — но я обещала выпить тебя досуха и сдержу своё слово. Что с тобой? Чего же ты молчишь? Ты отравил свою кровь? — спросила она у покойника. — Ловко ты это провернул. — Торжество быстро сменилось страхом. На прекрасном лице возникла гримаса ужаса. Увлеченная местью Амелия не заметила синюшных вен жертвы, расширившихся зрачков. Не обратила внимания на опухшие руки. Она заигралась, и теперь, глядя на перемешанную с кровью пену, что валила изо рта Рихтера, дочь Рогатого Пса приняла поражение.

Рихтер ослеп раньше, чем его сердце перестало биться, но он слышал, как Хозяйка Лисьей дубравы мечется в агонии, как крушит убранство своей обители и зовет Рогатого Пса, братьев и сестер. Он слышал, как она молит какого-то Кухара о помощи, как просит его прийти и излечить. Затем шли проклятия, а после них в пропитанном колдовством доме воцарилась тишина. Им суждено было провести друг с другом вечность и, возможно, немного дольше. Вор, волк и Хозяйка Лисьей дубравы. Все, как того хотела Амелия, но немного иначе.

Поздней осенью, когда пруды и канавы успевают покрыться тонкой коростой льда, а первый снег все ещё не решается припорошить землю, жители сел и деревень близ Лисьей дубравы приходили в село Вихры, дабы поклониться памятному камню и вслух произнести высеченные на нем слова. Приходили, чтоб выпить горькой водки за вора, негодяя, убийцу и отравителя.

Дорогой мой друг, зачином к моим историям служит мое пребывание в тех или иных местах. Понимаю, слушать это весьма утомительно, однако, рассказывая, я в определенной мере переживаю лучшие дни своей жизни — дни, когда твой покорный слуга был молод и ясен, словно летний день. Я видел и каменные изваяния, кои и по сей день напоминают нам о величии полководцев прошлого, видел и более скромные монументы, предназначение которых — увековечить в памяти людей те или иные этапы истории, я попадался в капканы посреди обезлюдевших улиц. Много разного случалось со мной, и, подобно пауку, я вплетал в кружева нашего с тобой наследия истории из своей жизни. Надеюсь, ты сможешь мне это простить. Иначе я просто не умею.