Дороги скорби - читать онлайн книгу. Автор: Павел Серяков cтр.№ 13

— Я охотно вам верю, — выдавил из себя Чайка, вытирая шелковым платком собравшиеся в уголках глаз слезы. — Нет никаких сомнений, что вы видели портрет Снегиря и королевский герб, но, уверяю вас, подобные портреты висят и в Гнездовье, и в Братске, и знатных Трефов. Думаю, и в Мигларде найдется пара таких. Как и в других славных городах Гриммштайна. На одном портрете — герб с оленем, на другом — с вороном, на третьем, безусловно, — лилии.

— Иными словами…

— Иными словами, чуть ли не каждый знатный род бахвалится тем, что его генеалогическое древо украшает известный поэт.

— Вот оно что.

— Вот оно что, — повторил мои слова профессор Чайка. — Вы попали в паутину мифа. Да, друг мой, именно так.

Я не находил слов и посему решил отмалчиваться до тех пор, пока мой собеседник не продолжит разговор сам, и спустя непродолжительное время так и случилось, а до тех пор я наблюдал прекрасные холмы, замершие под безжизненным осенним небом. Есть, друг мой, в этом небе что-то пугающее и навевающее тоску, не могу сказать, что именно, но мне всегда казалось, что осенью умирает не только природа, но и небо. Я хотел поднять сей вопрос и узнать мнение Чайки на данный счет, но, к моему сожалению, до этого так и не дошло.

— Говорят, что Снегиря убили в самом начале войны Трефов и Вранов, — начал Генрих, утомившись слушать завывания ветра и шепот луговых трав. — Бытует мнение, что поэт, путешествуя по Врановому краю, случайно вышел к лагерю армии Трефов и был там убит.

— Трефы напали внезапно, не объявляя войну, — подтвердил я слова Генриха. — Это похоже на правду, и то, что его могли убить, дабы сохранить продвижение войск в тайне, кажется мне логичным.

— Но это не так, — возразил Генрих. — Есть достоверная информация о том, что Снегирь действительно наткнулся на лагерь, но был принят там как друг и более двух дней прожил в одной палатке с командиром Янтарных Скорпионов Вагнером из рода Иакова. Я понимаю, что абсолютно все можно поставить под сомнение, но это правда.

— Да?

— Да. Сия встреча и эти дни были записаны молодым священником, который пребывал в компании Скорпионов и позднее, переписывая писание, записал свои впечатления от общения с матерыми бойцами и поэтом.

— Янтарные Скорпионы — это элитное подразделение Трефов, которое исчезло после войны с Вранами?

— Именно.

— Я слышал о них. Говорят, что их жестокости не было равных.

— Война оправдывает любые зверства, — Генрих ухмыльнулся и сплюнул. — Самое распространенное заблуждение.

— Стало быть, Скорпионы не убивали Снегиря?

— Конечно, нет. Иначе как бы он написал песнь о поражении Трефов?

— У него и такая есть? Спойте, прошу.

— Петь не буду, — нахмурился профессор Чайка. — Думаете, я не вижу, как вы подавляете смех во время моих попыток взять высокие ноты? Вижу, я не слепец.

— Вы ошибаетесь. Я бы с удовольствием слушал вас хоть весь день.

— Я прочитаю её как стих. Петь вы меня больше не заставите.

— Идет, — ответил я. — Читайте, коли вам так угодно.

И Генрих начал читать. Справедливости ради стоит отметить, что читал он стихи куда лучше, чем пел их же.

— Вот это мне нравится куда больше, чем предыдущие.

Я повторил про себя эту песню и, убедившись, что запомнил каждое её слово, решил поговорить на более досужие темы и перевел наш разговор в совершенно иное русло. До заката мы чесали языками на совершенно пустяковые темы, пересказывать которые я не стану хотя бы по той причине, что они попросту не отложились в моей памяти.

К вечеру мы добрались до леса святого Августина, который был назван так потому, что в былые времена ныне канонизированный отшельник вел здесь затворнический образ жизни и вышел в мир лишь тогда, когда Господь обратился к своему слуге и наставил его нести людям Божье знание и, соответственно, свет.

Ночь обещала быть теплой, и мы с профессором Чайкой разбили небольшой лагерь близ дороги, запалили костерок и готовились отужинать добытым мной зайцем. Жир шипел, стекая в огонь, и россыпи золотых искр медленно поднимались к темному небу. В быту Генрих оказался столь же комфортным человеком, сколь и в общении. Иначе говоря, Чайка не мешал мне обустраивать лагерь.

— Скажи, друг мой, — глядя, как я ломаю об колено сухие ветви, обратился ко мне Чайка, — ты же едешь в Огневские земли по долгу службы?

— Все именно так.

— Но какого рожна ты тратишь время на болтовню со мной? Разве не должен ты загонять своего коня, дабы быстрее ветра и в кратчайшие сроки передать послание? Так сказать, волю короля.

— Я еду по весьма деликатному делу, — ответил я своему приятелю. — У меня нет никакого желания сообщать господину, имя которого в тайне, информацию, которая его сокрушит. Пусть лучше он узнает сию скорбную весть от кого-то другого, нежели от меня.

— Иными словами, ты боишься порки.

— А кто ее не боится?

— Резонно… — Генрих уселся на овчину и, подперев спиной массивный ствол дерева, вырванный из земли не то бурей, не то гневом Господним, отхлебнул из своего бурдюка и поморщился, затем отхлебнул еще и протянул свое снадобье мне. — Угостись, дорогой мой.

Не имея свойства отказываться от предложений залить за воротник, я с радостью угостился напитком, который оказался не чем иным, как водкой с перцем. Из глаз непроизвольно потекли слезы, но вместе с ними по телу растеклось блаженное тепло.

Уплетая зайчатину и прикладываясь к бурдюку Чайки, я и заметить не успел, как наши языки развязались и под пение ночных птиц мы стали травить разного рода байки и каждую из них Чайка так или иначе сводил к своему любимому поэту.

— Ты говоришь, что всякий боится смерти. Говоришь ведь? — щеки Генриха пылали, взгляд, еще днем сосредоточенный, стал мутным и рассеянным. — Говорил же?

— Совершенно верно, но я говорил о порке. Я имел честь общаться с одним ландскнехтом, и тот рассказал, что перед боем каждый без исключения боец, будь то рыцарь из знатных или же алебардист из ополчения… — я попытался подыскать слова помягче, но тщетно. — Серут дальше, чем видят.