Последний факт меня озадачил, пришлось Маю давать пояснения. Оказывается, при поступлении в университеты — не только Зоринку, но и все остальные на территории Ольбада — кандидаты получали одно огромное задание, охватывающее не только основные предметы, но и психологическую подготовку. Собственно, что-то вроде него мне уже давал Стевич.
Знать решительно все, конечно, не требовалось, и для каждой специальности определяющими являлись результаты решения собственного блока вопросов. Но, помимо готовности учиться на выбранном факультете, по результатам экзамена оценивалась общая подготовка. На ее основе абитуриентам нередко поступали неожиданные и обычно приятные предложения. Кому-то назначалась отдельная стипендия, кому-то предлагали другую специальность, кому-то — ее расширенную версию, а кому-то даже целевое обучение и контракт на будущее.
Не знаю, кто разработал эту систему, как они умудрялись все это регулировать и сколько народа занималось оценкой знаний молодежи, но идея мне понравилась.
Болтовня о Зоринке и перспективах моего обучения помогла отвлечься, успокоиться и стряхнуть напряжение, поэтому домой мы приехали в гораздо лучшем настроении. Ну в самом деле, какой смысл трястись от беспокойства теперь, когда ничего изменить нельзя! Какое бы впечатление мы ни произвели на владыку с супругой, изменить его уже не получится. Да и не настолько все плохо: нас же отпустили!
Дома Май нашел для меня нужное пособие — небольшой белый кубик без особых примет. Со слов тезки, каждая грань была пропитана определенной магией, причем неоднородной. То есть для новичка во время тренировок поверхность окрашивалась в один из цветов, а более опытный специалист мог разглядеть сложные узоры. Но сам Недич, как он признался, дальше бесформенных пятен на однородном фоне не продвинулся: магом, как оказалось, князь не был никогда, даже до аварии. Что-то умел, но это самое «что-то» умело почти все взрослое население мира.
На следующее утро в Зоринку отправились спозаранку, Май решил не затягивать с моим обучением и до своих занятий разведать обстановку. Я же устроилась в его кабинете: с большой кружкой кофе, шариком, кубиком и парой книжек.
Однако сколько-нибудь продвинуться мне не позволили. Буквально через пару минут после ухода Недича на пороге неожиданно возник Стеван Шешель.
— Ага, — глубокомысленно изрек он, окинув меня удовлетворенным взглядом. — Это я удачно зашел.
— Доброе утро, — растерянно ответила вежливая я. — Май скоро вернется.
— Да меня и ты устроишь, — усмехнулся он уголками губ, шагнул в кабинет — и запер за собой дверь, повернув ручку замка. Походя поднял стул, поставил напротив, уселся на него верхом, сложив руки на спинке, и коротко велел: — Ну, рассказывай.
— Рассказывать что? — осторожно уточнила я.
— Все, — отозвался Шешель. — Но больше всего меня интересует, на кого ты работаешь и какие именно цели преследуешь, так профессионально окручивая князя Недича.
— Эм… А может, ты все-таки Мая подождешь? — неуверенно предложила я, с напряжением и надеждой поглядывая на дверь.
— Что мне скажет Май, я и без него знаю, — отмахнулся следователь. — И насколько он адекватен и непредвзят, когда речь идет о тебе, я тоже в курсе. Рассказывай. Не трать мое и свое время и не вынуждай меня выходить за рамки дружеской беседы. Я не люблю калечить людей, особенно женщин, но умею.
Говорил он с обыкновенной своей снисходительной усмешкой в уголках губ, но глядел так, будто хватал за горло цепкими, холодными, твердыми пальцами. И в интонациях отчетливо звучало нечто такое, что мешало воспринимать его слова как попытку запугать и надавить. Он не угрожал, он просто рассказывал варианты дальнейшего развития событий.
Я судорожно сжала обеими руками шар, опять бросила нервный взгляд на дверь. Ну как же не вовремя ушел Май! А в собственных способностях противостоять Шешелю при любом раскладе, будь то словесное объяснение или драка, я не сомневалась: не было таких способностей, даже намека на них!
— Это сложно объяснить, — неуверенно проговорила я, нервно облизнув пересохшие от страха губы.
— Постарайся. В твоих интересах сделать так, чтобы я поверил. А то пока я разрываюсь между подозрением в шпионаже и в запланированной афере. Уж очень ты похожа на госпожу Кокетку.
— Ну, понимаешь… — пробормотала я, скользнув взглядом по двери вниз, потом зацепилась за щель под ней, перевела взгляд в сторону…
Из-под шкафа выглядывала крыса. Здоровенная, серая, толстая крыса! Та самая, я уверена!
Взвизгнув на грани ультразвука, я швырнула в тварь то, что было у меня в руках, и взлетела на спинку кресла.
— Убери ее! Убери-и-и!
— Хм. Талантливо, — задумчиво протянул Шешель, не двигаясь с места. — Даже, я бы сказал, гениально.
— Уберии-и! — повторила я, жмурясь. Отчаянно хотелось вот прямо сейчас научиться летать, но оставалось только стараться глубоко дышать. Это было трудно, потому что сердце колотилось в горле, перекрывая доступ кислорода.
— Бледность, испарина, тремор… Ты что, в самом деле боишься мышей? — рассеянно уточнил мужчина. Судя по звуку, поднялся, прошел к стене и хмыкнул весело: — Поразительная меткость!
Я рискнула открыть глаза — и тут же зажмурилась, пытаясь целиком умоститься на своей жердочке.
— Убери ее, ну пожалуйста!
— Расскажешь правду — уберу, — отозвался этот садист, подходя ближе.
Над его ладонью парил шар, а внутри — дергала лапками мерзкая серая тварь.
— Пытки запрещены Женевской конвенцией!
— Кем запрещены? — озадачился он.
— Понятия не имею! — честно ответила ему и протараторила: — Я вообще не из этого мира, о прошлой жизни ничего конкретного не помню, только вот эти словечки разные… Стей, пожалуйста, убери эту тварь! — взмолилась под конец.
— Чего?! — изумился Шешелль. — Все, считай, убрал. Из какого другого мира? Ты свихнулась от страха, что ли?
— Нет, но могу, — огрызнулась я, рискнув опять открыть глаза.
Следователь стоял у своего стула, скрестив руки за спиной. Подозреваю, крыса вместе с шариком оставалась у него, но когда я не видела эту дрянь, чувствовала себя гораздо легче. Даже рискнула поставить ноги на сиденье кресла.
— В общем, это все Горан.
— Какой Горан? — вопросительно вскинул брови мой мучитель.
— Горан Стевич. У него был эксперимент по созданию гомункула, тела-болванки для пересадки органов. Но когда его аспиранты запустили сердце, в гомункуле оказалась я…
Поощряемая недоверчивым взглядом, я вывалила на следователя решительно все, что могла. Как очнулась в лаборатории, как Май заподозрил во мне стертую, как согласился прикрыть друга и приютить меня, какой он во всех отношениях замечательный и как я в него влюбилась — Шешель же просил объяснить, что мне надо от князя! Остатков самообладания хватило умолчать о подлоге документов, на который пошел Недич: если история с гомункулом была очень спорной и не подходила ни под какую статью ни одного закона, то это наверняка нарушение.