Всего несколько минут назад она была счастлива. И пусть это счастье омрачалось тревогой за собственную репутацию, то, что Мишель испытывала сейчас, ни в какое сравнение не шло с прежними переживаниями. Ей казалось, что в груди у нее поселился маленький злобный человечек с крошечным, но оттого не менее острым копьем, которым он снова и снова колол ей сердце, и эта боль сводила с ума.
Хотелось кричать, но даже будучи в состоянии, близком к истерике, Мишель понимала, что не может себе этого позволить. Не здесь и не сейчас. Потом, когда окажется дома, вволю наревется на груди у матери, согреется в ее теплых, нежных руках. А сейчас единственное, что она могла себе позволить, – это броситься на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно рыдать.
Спустя час или, может, два, когда слез больше не осталось, Мишель заставила себя подняться. Мозг, пытаясь справиться с горьким разочарованием, хоть как-то притушить боль, подсовывал назойливую мысль: может, Гален солгал Катрине? Солгал, лишь бы отделаться от этой липучки.
И тут же на смену столь обнадеживающему предположению, проливавшему бальзам на истерзанную душу, приходило другое. Болезненное, но, увы, более правдоподобное: приворот разжег в нем похоть и страсть, а любви в сердце Галена Донегана отродясь не было.
Мишель гнала от себя эту мысль как могла, потому что пока была не в силах ее принять, но и обманываться больше не собиралась. В силу юного возраста она часто шла на поводу у эмоций, действовала сгоряча. Однако в минуты опасности взбалмошная девчонка внутри нее пугливо пряталась, уступая место другой Мишель, решительной и собранной. Чувства вытеснял холодный рассудок.
Ведь это же она в прошлом месяце на охоте распугала стаю волков, обступивших их со всех сторон. Флоранс от ужаса чуть повод из рук не выпустила и не свалилась с лошади, так и норовившей подняться на дыбы. Если бы не Мишель, предупредительно пальнувшая из пистолета в землю в паре дюймов от самого крупного хищника, кто знает, быть может, у старшей сестры и не было бы помолвки.
– Если любит, отпустит. А нет… Если то, что сказал Катрине, – правда… Тогда мне нужно срочно отсюда выбираться!
Мишель решительно поднялась, кое-как привела себя в порядок: умылась и причесалась. После чего, пожелав себе удачи, отправилась на поиски Донегана.
Наследник Блэкстоуна обнаружился там же, где Мишель видела, а вернее, слышала его в последний раз. «Поиграюсь, а когда надоест, отправлю обратно». Страшные слова. Будто каленым железом обожгли сознание, навсегда отпечатались в ее душе.
Гален стоял к ней вполоборота с книгой в руках. Сюртук был перекинут через спинку кресла, что темнело возле камина. С подлокотника небрежно свисал галстук. В натопленной комнате было жарко, и молодой человек позволил себе некоторую вольность: расстегнул верхние пуговицы рубашки и закатал рукава. Хоть и не должен был делать этого, ведь в доме находилась незамужняя гостья.
Но, как уже Мишель успела заметить, Донегану было плевать на многие правила.
Мрачный, задумчивый и такой опасно притягательный – слишком сильное влияние он оказывал на нее. При виде Галена Мишель смущалась, терялась, тянулась к нему, неосознанно стремясь оказаться с ним рядом. Вновь ощутить жар его прикосновений, услышать глубокий, дурманящий голос.
Кто бы мог подумать, что в иные моменты этот голос может быть таким колючим и холодным.
Мишель зажмурилась, призывая на помощь всю силу воли. Сжав кулаки, так, что побелели костяшки и ногти больно вонзились в ладони – неприятное, но необходимое сейчас чувство помогало не пьянеть от любви в присутствии Донегана, – она шагнула в комнату.
В полумраке черты лица Галена казались более мягкими, и улыбка, коснувшаяся тонких губ, получилась искренней, выражала любовь и нежность. За которыми таилось что-то еще… Какая-то скрытая жажда, темная и опасная, которую Мишель в нем прежде не замечала. А может, не хотела замечать. Вдруг пришло осознание, что она смотрит не в лицо человека, которого даже после столь болезненного прозрения по-прежнему горячо любила, а любуется искусной маской. И лишь глаза в ее прорезях было не спрятать. Они выдавали истинные чувства охотника и его желания.
– Вы плакали? – Маска нежности сменилась выражением заботы и беспокойства.
Для Мишель этот разговор был хуже пытки. Желая с ним поскорей покончить, она выпалила:
– Меня греет мысль, что вы решились на похищение, потому что влюблены в меня. Но я переживаю за свое доброе имя, которое может быть опорочено. Я не хочу, но, боюсь, буду вынуждена уехать. Завтра утром.
Мишель не представляла, как выдержит в этом доме еще одну ночь, но понимала, что в столь поздний час на вокзал ее никто не отпустит.
Взгляд Донегана потемнел. Или, быть может, все дело в пламени, которое то шипело и ярилось в камине, то почти терялось среди почерневших поленьев, и тогда полумрак в библиотеке становился гуще.
Громкий хлопок – это сомкнулись половинки книги, после чего она была отправлена на стол. Разделявшие их несколько шагов Гален преодолел мягко и бесшумно. Неимоверных усилий стоило Мишель остаться на месте, не вздрогнуть под его взглядом и не сгореть от мимолетного прикосновения горячих пальцев, скользнувших по щеке.
Старые ходики лениво тикали на стене, и этот звук был единственным, что нарушал тишину библиотеки. Тик-так, тик-так – отсчитывали они секунды и напряженные удары сердца в груди девушки.
Мишель ждала ответа.
Еще одно касание жестких пальцев, взгляд глаза в глаза, затягивающий, как в омут. И вот наконец висок обжигает дыхание и слышится хриплый шепот:
– Я не могу тебя отпустить.
Мишель шумно сглотнула. По телу одна за другой пробегали волны озноба. Гордо вскинув голову, она снова посмотрела в глаза человека, которого в мыслях назвала «предателем», и теперь боролась с искушением отвесить мерзавцу пощечину. Конечно, леди так не поступают. С джентльменами.
Но джентльменов, как оказалось, в этой комнате не было.
Она постаралась, чтобы голос прозвучал твердо и холодно:
– Я не спрашиваю вашего разрешения, сэр, а просто ставлю в известность. Заставив меня приехать в Блэкстоун, вы навлекли на меня тень позора. И я…
– Я не могу. Тебя. Отпустить, – отчеканил Донеган. Обжигающие пальцы впились ей в подбородок, заставив еще больше запрокинуть голову. И вот Мишель снова в плену опасно потемневших глаз, взгляд которых, казалось, проникал в самую душу и, притупляя страх, оплетал ее тело путами безволия. – Не сейчас. Вы останетесь здесь, мисс Беланже. До приезда моего отца. Может, чуть дольше. Вам все ясно?
В голове противно зашумело. А ладонь уже просто-таки зудела – так сильно хотелось ударить негодяя. Зажмуриться, отвернуться, лишь бы перестал ее касаться. Рвануться прочь, убежать, сбросить с себя оковы губительных чар.
Мишель чувствовала себя марионеткой в его руках и ничего не могла с этим поделать. Пыталась бороться с подавляющей силой, но только еще больше слабела. И физически, и эмоционально.