Умру вместе с тобой - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Степанова cтр.№ 56

– Может, он просто забыл?

– Забыл, что посещал ночной клуб, напился там в компании двух красивых женщин, покинул клуб вместе с ними? И все это было за неделю до того, как одну из них убили? А сейчас убили и вторую.

– Феликс часто употребляет алкоголь? – спросила Катя.

– Нет, что вы. Он вообще не пьет. Я пью больше. Черт возьми, я могу выпить в компании, а он – нет. И дома никогда… У нас же Даша, он много времени проводит с ней. Она… она нездорова с рождения. Она такие вещи, как алкоголь, сразу чувствует. Я всегда сам об этом помню, я взрослый мужик… А Феликс – нет, он не пьет вообще.

– Значит, что-то его заставило так много выпить: плохое настроение, печаль, расстройство, – не отступала Катя.

– Какое расстройство?

– Ну, такое, например, что он переживает и волнуется из-за вас.

– Из-за меня? – Романов снова нахмурился. – Что вы имеете в виду?

– Вы же его идеал. С тех самых пор, как вы спасли его. Это видно. – Катя подбирала слова. – Он относится к вам не только, как к приемному отцу, но как… как к герою… Как и мы все. Только у Феликса это во сто крат сильнее, наверное.

– Мы никогда с ним не обсуждали такие возвышенные материи.

– Потому что вы семья, близкие люди. А посторонним это сразу бросается в глаза. Феликс не желает делить вас ни с кем.

– Что за чушь? С кем меня делить? – Романов внезапно вспыхнул. – О чем вы говорите?

– Мне показалось, что он сильно ревнует вас к Евгении, своей родственнице. А она… простите, но этого тоже не спрячешь, она интересуется вами как мужчиной.

– Вы это все в кафе тогда заметили?

– В общем, да.

– Вы такая проницательная?

– Это бросалось в глаза. Ее отношение к вам.

– У меня нет и не было никаких отношений с Женей. И быть не могло.

– Но Феликс…

– И быть не могло, – повторил Романов сухо, даже излишне резко.

– Но ее чувства к вам очевидны. И Феликса это тревожит и беспокоит.

– Хорошо, я поговорю с ним об этом. Я также поговорю с ним про ночной клуб. И узнаю, почему он соврал полицейским.

– И пусть он не отпирается. Там пленки, видеозапись, – заметил Миронов. – И он на них с Изи и Афией вместе. Спросите его, куда они пошли после клуба в ту ночь. Хотелось бы это знать. В любом случае мне придется его допросить об этом. И пусть лучше он перестанет врать. Это же очень серьезно – дело об убийствах. Оно и вас коснулось, Валентин Всеволодович. А я…

– Что – вы?

– Я вас уважаю. Преклоняюсь. Может, настанет время – голосовать за вас приду на выборы. И я не хочу, чтобы в связи с нашим расследованием какая-то сволочь трепала бы ваше имя… Понимаете, о чем я?

– Понимаю. Спасибо, конечно, за обещание голосовать. – Романов усмехнулся.

– Некоторые думают, что только вы еще можете помочь всем нам. Все исправить. Я бы хотел на это надеяться.

– Там, на видеозаписи из клуба, – Катя решила вернуть беседу в привычное полицейское русло, лишенное сантиментов, – Феликс жалуется Изи и Афие… они его обе утешают. Там нет ничего пошлого, хоть это и ночной стриптиз-клуб. Они обе в ту ночь помогли вашему приемному сыну в час отчаяния.

– Я безмерно скорблю по Афие, – ответил Романов. – И эта вторая девушка… как жаль и ее. Но я уверяю вас – Феликс тут абсолютно ни при чем!

– Да мы просто разбираемся, – ответил Миронов и вздохнул. – Все так запутано в этом деле. Сам черт ногу сломит – и музей, и какие-то сатанисты из Африки, и мигранты, и еще такое, что ни в сказке сказать. Это очень громкое, резонансное дело будет, если огласку получит. А если узнают, что вы и ваши близкие в нем замешаны, то вообще. Такие козыри против вас появятся, если что. И я последний человек буду в полиции, если позволю им эти козыри против вас получить.

– Спасибо вам, лейтенант. – Романов смотрел на Миронова. – Ежели уволят – приходите. Нам люди нужны.

Серафима Крыжовникова оглядывала свои владения. Зал африканского искусства в Музее Востока был все еще закрыт для посетителей. В этот день рабочие привезли новую витрину – толстое стекло в заводской упаковке. Они распаковали его и ушли обедать. А Серафима осталась в зале одна, закрыв двери на ключ. Сигнализация отключена, камеры не работают, потому что музейные витрины отсоединили от датчиков и обесточили. Серафима ощущала себя стражем и хранителем в этот недолгий момент полного одиночества в зале Искусства и Магии.

Выставка… Сколько же сил, нервов, эмоций, надежд они отдали ей. Кое-кто даже поплатился жизнью. Но она-то жива. И все это теперь принадлежит ей целиком и полностью. Этого у нее никто уже не отнимет. И даже глупый ученый совет при музее, что соберется вскоре обсуждать ее назначение на такой ответственный пост, предложенный Министерством культуры… Пусть болтают. Она уже укрепила свои позиции и попытается упрочить их еще больше. Надо лишь не отступать и не трусить. Надо делать, надо рисковать и да… жертвовать чем-то ради намеченной цели.

Было так тихо и пусто в музейном зале…

Этот низкий потолок… эта подсветка… Как же темно, хотя свет горит…

Где-то далеко, далеко, далеко зрели гроздья гнева… Но она бы… она бы все равно сорвала эти гроздья, как тот виноград, что был зелен и незрел…

Она стояла посреди музейного зала. Одна. Высокая, статная, одетая во все черное, с ниткой агатовых бус на шее. Она ярко накрасила губы. А теперь поднесла руку ко рту и начала медленно стирать алую помаду.

Красную, как кровь…

Где-то далеко-далеко ритмично и глухо били ритуальные барабаны… Где-то в лесу, в самой чаще, что давно уже стала ничем, обратившись в пепел, оставив после себя лишь память. Или это кровь стучит в висках?

Ритуальные барабаны – это не всегда угроза, смерть, это еще и танец. Как тот, знаменитый… когда семь покрывал падают, являя взору…

Серафима медленно приблизилась к витрине с Черной головой. И положила руки на стекло. Затем все так же медленно потянула витрину вверх, открывая.

Пусть и не на серебряном блюде эта голова…

Но семь покрывал… когда танцуешь, кружишься и уже не видишь света, не отличаешь его от тьмы… Тот особый миг, когда пять покрывал уже сброшено. И лишь два покрывала остаются, чтобы скрыть, спрятать самое главное, сокровенное, тайное… Пять уже сброшено в этом вечном древнем танце, но два еще остаются, и они так тяжелы, так непрозрачны…

Голова… пусть и не на серебряном блюде… И ОН никого не крестил… Там все совсем, совсем по-другому…

Серафима осторожно провела пальцами по деревянной щеке статуи, словно лаская глубокую рану, что рассекала это мертвое черное лицо. Она коснулась выточенного из дерева лба, тронула глаза, ощущая под подушечками пальцев их выпуклость и шероховатость вырезанных из дерева зрачков. Ее пальцы скользнули вниз, она провела ими по широким губам, и ее рука замерла возле пожелтевших человеческих зубов, которых ей всегда, всегда, всегда хотелось коснуться.