Марья Антоновна. Я вам помешала. Вы занимались важными делами.
Хлестаков (рисуется). А ваши глаза лучше, нежели важные дела… Вы никак не можете мне помешать; никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие.
Марья Антоновна. Вы говорите по-столичному.
Хлестаков. Для такой прекрасной особы, как вы. Осмелюсь ли быть так счастлив, чтобы предложить вам стул? Но нет, вам должно не стул, а трон.
Марья Антоновна. Право, я не знаю… мне так нужно было идти. (Села.)
Хлестаков. Какой у вас прекрасный платочек!
Марья Антоновна. Вы насмешники, лишь бы только посмеяться над провинцияльными.
Хлестаков. Как бы я желал, сударыня, быть вашим платочком, чтобы обнимать вашу лилейную шейку.
Марья Антоновна. Я совсем не понимаю, о чем вы говорите: какой-то платочек… сегодня какая странная погода.
Хлестаков. А ваши губки, сударыня, лучше, нежели всякая погода.
Марья Антоновна. Вы всё эдакое говорите… Я бы вас попросила, чтоб вы мне написали лучше на память какие-нибудь стишки в альбом. Вы, верно, их знаете много.
Хлестаков. Для вас, сударыня, всё, что хотите. Требуйте, какие стихи вам?
Марья Антоновна. Какие-нибудь эдакие — хорошие, новые.
Хлестаков. Да что стихи! я много их знаю.
Марья Антоновна. Ну скажите же, какие же вы мне напишете?
Хлестаков. Да к чему же говорить, я и без того их знаю.
Марья Антоновна. Я очень люблю их…
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: „О, ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек… “ Ну и другие… теперь не могу припомнить, впрочем это всё ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Марья Антоновна. Любовь! Я не понимаю любовь… я никогда и не знала, что за любовь… (Отдвигает стул.
Хлестаков (придвигая стул). Отчего ж вы отдвигаете свой стул? Нам лучше будет сидеть близко друг к другу.
Марья Антоновна (отдвигаясь). Для чего ж близко; всё равно и далеко.
Хлестаков (придвигаясь). Отчего ж далеко; всё равно и близко.
Марья Антоновна (отдвигается). Да к чему ж это?
Хлестаков (придвигаясь). Да ведь это вам кажется только, что близко, а вы вообразите себе, что далеко. — Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Марья Антоновна (смотрит в окно). Что это там, как будто бы полетело? Сорока или какая другая птица?
Хлестаков (целует ее в плечо и смотрит в окно). Это сорока.
Марья Антоновна (встает в негодовании). Нет, это уж слишком… Наглость такая!..
Хлестаков (удерживая ее). Простите, сударыня: я это сделал от любви, точно от любви.
Марья Антоновна. Вы почитаете меня за такую провинциалку… (Силится уйти.)
Хлестаков (продолжая удерживать ее). Из любви, право из любви. Я так только пошутил, Марья Антоновна, не сердитесь! я готов на коленках у вас просить прощения.
(Падает на колени.) Простите же, простите. Вы видите, я на коленях.
Явление XIII
Те же и Анна Андреевна.
Анна Андреевна (увидев Хлестакова на коленях). Ах, какой пассаж!
Хлестаков (вставая). А, чорт возьми!
Анна Андреевна (дочери). Это что значит, сударыня, это что за поступки такие?
Марья Антоновна. Я, маминька…
Анна Андреевна. Поди прочь отсюда! слышишь, прочь, прочь! и не смей показываться на глаза. (Марья Антоновна уходит в слезах.) Извините, я, признаюсь, приведена в такое изумление…
Хлестаков (в сторону). А она тоже очень аппетитна, очень недурна. (Бросается на колени.) Сударыня, вы видите, я сгораю от любви.
Анна Андреевна. Как, вы на коленях! Ах, встаньте, встаньте, здесь пол совсем нечист.
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях, я хочу знать, что такое мне суждено: жизнь или смерть.
Анна Андреевна. Но позвольте, я еще не понимаю вполне значения слов. Если не ошибаюсь, вы делаете декларацию насчет моей дочери.
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования. С пламенем в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Но позвольте заметить: я в некотором роде… я замужем.
Хлестаков. Это ничего. Для любви нет различия, и Карамзин сказал: „Законы осуждают“. Мы удалимся под сень струй. Руки вашей, руки прошу.
Явление XIV
Те же и Марья Антоновна, вдруг вбегает.
Марья Антоновна. Маминька, папинька сказал, чтобы вы… (Увидя Хлестакова на коленях, вскрикивает.) Ах, какой пассаж!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветренность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного! ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице. Когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Марья Антоновна (сквозь слезы). Я, право, маминька, не знала…
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них, не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие: перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Хлестаков (схватывая за руку дочь). Анна Андреевна, не противьтесь нашему благополучию, благословите постоянную любовь!
Анна Андреевна (с изумлением). Так вы в нее?..
Хлестаков. Решите: жизнь или смерть?
Анна Андреевна. Ну вот видишь, дура, ну вот видишь, из-за тебя, эдакой дряни, гость изволил стоять на коленях; а ты вдруг вбежала, как сумасшедшая. Ну вот, право, стоит, чтобы я нарочно отказала: ты недостойна такого счастья.
Марья Антоновна. Не буду, маминька; право, вперед не буду.
Явление XV
Те же и городничий, впопыхах.