Печатая „Коляску“ по тексту „Современника“ с отдельными уточнениями по рукописи РМ6 и по изданиям 1842 г. (П) и 1855 г. (Тр), мы в ряде случаев сохраняем текст „Современника“ и тогда, когда последующие редакторы гоголевских текстов отступали от него. Так, например, сохраняем: „Один помещик, служивший еще в кампании 1812 года“, — место, измененное в издании 1842 г. на „один полковник“ совершенно неправомерно, так как в повести несколько раз указывается, что на обеде всего был один полковник и „общество состояло из мужчин: офицеров и некоторых окружных помещиков“. Эта произвольная поправка Прокоповича перешла затем и во все последующие издания. Точно также сохраняем текст „Современника“ в фразе: „Скоро всё общество разделилось на четверные партии в вист и рассеялось в разных углах генеральских комнат“, так как не видим оснований для конъектуры Н. Тихонравова „расселось“.
От текста „Современника“ мы отступаем в тех случаях, когда исправления в изданиях 1842 или 1855 гг. совпадают с рукописью, или когда касаются явных опечаток. Так, например, вместо: „поставить тихомолком от генерала на карточку дрожки“, как читаем в „Современнике“, даем по изд. 1842 и 1855 гг. „поставить на карточку дрожки“, что совпадает с рукописной редакцией, полагая что в „Современнике“ слова „тихомолком от генерала“ вставлены Гоголем из цензурных опасений. В сцене обеда у генерала принимаем „выступал“, как в изд. Трушковского и в первоначальной рукописной редакции, вместо „выступает“ „Современника“ и изд. 1842 года, поскольку смысл и грамматическое согласование контекста требуют именно этой формы.
III.
„Коляску“ принято рассматривать как повесть, стоящую особняком среди произведений Гоголя первой половины 30-х годов. Тематически она выпадает из цикла „петербургских повестей“ и, в то же время, по своей стилистической манере значительно отличается от ранних украинских повестей Гоголя, хотя в бытовой ее основе можно усмотреть черты украинской обстановки.
[51]
Сюжет „Коляски“ восходит, скорее всего, к тому анекдотическому происшествию с гр. М. Ю. Виельгорским, о котором рассказывает в своих воспоминаниях В. А. Сологуб: „Он был рассеянности баснословной; однажды, пригласив к себе на огромный обед весь находившийся в то время в Петербурге дипломатический корпус, он совершенно позабыл об этом и отправился обедать в клуб; возвратясь, по обыкновению, очень поздно домой, он узнал о своей оплошности и на другой день отправился, разумеется, извиняться перед своими озадаченными гостями, которые накануне, в звездах и лентах, явились в назначенный час и никого не застали дома. Все знали его рассеянность, все любили его и потому со смехом ему простили; один баварский посланник не мог переварить неумышленной обиды; и с тех пор к Виельгорскому ни ногой.“
[52]
Как личное сближение Гоголя с В. Сологубом в тот период, так и то обстоятельство, что Гоголь вообще охотно пользовался в своих замыслах анекдотами, — делают весьма убедительным предположение о зависимости сюжета „Коляски“ от приведенного рассказа. Возможно, конечно, что этот анекдот мог стать известным Гоголю и помимо Сологуба, поскольку рассеянность гр. Виельгорского служила темой многочисленных анекдотов, распространенных в том бытовом и литературном кругу, в котором вращался Гоголь.
[53]
Существенно, что „Коляска“ писалась непосредственно перед началом работы над „Мертвыми душами“, или даже параллельно с написанием трех первых глав „Мертвых душ“, о которых Гоголь сообщал Пушкину от 7 октября 1835 г. всё в том же письме. Переход к новой манере, осуществленный в „Мертвых душах“, намечается уже в „Коляске“; но и помимо этого можно найти общие мотивы в „Коляске“ и „Мертвых душах“. В характере Чертокуцкого уже намечена обходительность Чичикова и хвастливость Ноздрева. Сходство повествовательной манеры особенно заметно в близких между собой ситуациях: например, при описании обеда у генерала в „Коляске“ и завтрака у полицмейстера в „Мертвых душах“ (в седьмой главе); близки подробности возвращения Чертокуцкого и Чичикова домой после попойки или описание обстановки уездного городка Б. и города NN в начале первого тома „Мертвых душ“. Можно сопоставить и ряд отдельных деталей, вроде упоминания о Ноздреве в „Мертвых душах“, где говорится: „чуткий нос его слышал за несколько десятков верст“, и о Чертокуцком, который тоже „пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк“ и т. д. Следует указать также на сходство начала „Коляски“ с описанием городишка Погара, в начале неоконченной повести „Семен Семенович Батюшек“ (см. ниже, комментарий к отрывку
*). Переходное положение „Коляски“ между ранними повестями и „Мертвыми душами“ и определяет ее место в творческом развитии Гоголя.
Современная Гоголю критика почти не отметила „Коляску“ по тем же причинам, что и „Нос“. Внимание критики было в начале 1836 года всецело занято „Ревизором“. Откликнулся на появление „Коляски“ лишь Белинский в своем отзыве о первой книге „Современника“. Белинский определил ее как „мастерскую шутку“, в которой „выразилось всё умение Гоголя схватывать эти резкие черты общества и уловлять эти оттенки, которые всякий видит каждую минуту около себя и которые доступны только для одного г. Гоголя“.
[54]
Дальнейшая критика ограничивалась лишь беглыми указаниями на „анекдотичность“ и „шуточность“ повестей Гоголя, не выделяя „Коляски“, а чаще всего вовсе умалчивая о ней.
Записки сумасшедшего
I.
Источники текста
а) Печатные
Ар — Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя. Часть вторая. СПб., 1835.
П — Сочинения Николая Гоголя. Том третий. СПб., 1842.
б) Рукописные
РМ4 — Записная книга Гоголя, из числа принадлежавших Аксакову (РА2). Публичная Библиотека СССР им. В. И. Ленина в Москве, № 3231, стр. 408–220, 160. Черновик всей повести.
В настоящем издании печатается по тексту „Арабесок“ с поправками по РМ4 и П.
II.
Единственная сохранившаяся рукопись „Записок сумасшедшего“, РМ4 в б. аксаковской тетради № 2, занимает там место между статьями „Арабесок“: „Последний день Помпеи. Картина Брюллова“ (стр. 202–207) и „Ал-Мамун“ (стр. 223–227); не имея собственного заглавия, текст „Записок“ начинается непосредственно (на стр. 208) под выписанным-было на эту же страницу заглавием статьи „Несколько слов о Пушкине“: буквы „ОП“, стоящие вверху этой страницы перед текстом „Записок“, находим и на странице 136-ой, где за ними, действительно, следует один из последних набросков статьи о Пушкине; в левом верхнем углу страницы 208-й — цифры: 30, 18, 30. Самый же текст „Записок“ писан всплошную, одним почерком, довольно разборчиво, с малым сравнительно количеством вычерков и надстрочных приписок и перебит в одном только месте, на стр. 215-ой, вставкой, которая читается выше, на нижней части стр. 209-ой („Чорт возьми я не могу ~ письма глупой собаченки“); кроме того, на пустой стр. 160-ой, вверху, отдельно записан на четырех строках один из вариантов эпилога: „Боже, что они делают ~ как обижают меня“, см. настоящего тома стр. 571.
[55]