Повести. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Гоголь cтр.№ 79

4. Стр. 107, строка 33: изъяснялся теперь резко (С, П: изъяснялся теперь редко).

5. Стр. 120, строка 33: Тут есть старухи, которые молятся; старухи, которые пьянствуют; старухи, которые и молятся и пьянствуют вместе; старухи, которые перебиваются (С, П: Тут есть старухи, которые пьянствуют, старухи которые перебиваются).

6. Стр. 121, строка 21: существо ~ необыкновенное (С, П: существо ~ обыкновенное).

7. Стр. 121, строка 32: каменное строение вроде тех, которых когда-то настроили вдоволь (С, П: каменное строение вроде тех, которых когда-то построили вдоволь).

8. Стр. 123, строка 3: орудием для всех возможных гадостей (С, П: орудием для всех возможных подозрений).

9. Стр. 124, строка 21: фамилия была в опале (С, П: фамилия была в немилости).

10. Стр. 126, строка 18: Это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь, художник-самоучка (С, П: Это был художник, каких мало, художник-самоучка).

11. Стр. 127, строка 10: Не в гостиную понесу я мои картины, их поставят в церковь. Кто поймет меня, поблагодарит, не поймет — всё-таки помолится богу. (С, П: Не в гостиную понесу я мои картины. Кто поймет меня, поблагодарит).

12. Стр. 127, строка 37: какой дать ему образ (С, П: какой дать ему оборот).

13. Стр. 128, строка 32: он убьет всех моих святых и ангелов; они побледнеют пред ним. Какая дьявольская сила! (С, П: он убьет всю мою прежнюю работу).

Мы полагаем, что расхождения текста С с текстом РК2 в пяти случаях (1, 2, 4, 6 и 7) объясняются ошибками переписчика или опечатками; в семи случаях (3, 5, 8, 9, 11, 12 и 13) — вмешательством цензуры и в одном случае (10) — вмешательством редакции „Современника“. Все случаи расхождения текста „Современника“ с рукописью РК2 и с текстом Сочинений 1842 и 1855 гг. приводятся в отделе Вариантов.

IV.

По времени написания, по идейным заданиям и по общему характеру „Портрет“ ближе всего стоит к „Невскому проспекту“. Как в „Невский проспект“, так и в „Портрет“ перешла часть материала из неосуществленного Гоголем замысла „Страшная рука“. Как и „Невский проспект“, „Портрет“ — повесть о „миражном“, „фантастическом“ Петербурге.

В повести, несомненно, отразились идеи и образы знаменитых фрагментов Ваккенродера („Об искусстве и художниках. Размышления отшельника, любителя изящного, изданные Л. Тиком“), переведенных на русский язык в 1826 г. и, конечно, известных Гоголю. Композиционная структура „Портрета“ находится в очевидной зависимости от поэтики Гофмана. Как на пример аналогичных принципов композиции можно указать на такие вещи Гофмана, как „Der Sandmann“, „Der unheimliche Gast“ и пр.

Однако в „Портрете“ нет „игры“ планами, реальным и фантастическим, нет гофмановских масок, — обе части повести выдержаны в напряженном трагическом раккурсе.

Центральный мотив повести Гоголя — необыкновенный портрет с живыми глазами, обладающий сверхъестественной силой — стоит ближе всего к основному мотиву знаменитого романа Р. Метюрина (Матюрена) „Мельмот-скиталец“, русский перевод которого (с французского) в шести частях был издан в Петербурге в 1833 г. Не только основной мотив, но и некоторые сюжетные ситуации романа Метюрина близки „Портрету“ (см. об этом этюд И. А. Шляпкина в „Литературном Вестнике“, т. III, кн. I, 1902 г., стр. 66–68). [39]

Следует подчеркнуть, что роман Метюрина в литературе 30-х гг. воспринимался в кругу эстетических норм „кошмарного жанра“ юной Франции. Имя английского романиста стояло в ряду имен Виктора Гюго, Жюль Жанена, Бальзака и др. представителей „неистовой“ школы, к которой Гоголь относился с напряженным вниманием и с которой вел идейно-художественную борьбу. Можно предполагать, что самый образ ростовщика, как носителя дьявольского начала, был подсказан Гоголю Бальзаком. Повесть Бальзака о ростовщике, вошедшая в состав „Sc̀nes de la vie priv̀e (1830), должна была быть известна Гоголю. Что касается до реальных прототипов гоголевского ростовщика, то еще Н. И. Коробка указал на свидетельство Каратыгина о ростовщике индейце, известном в 20-х годах в Петербурге (см. П. А. Каратыгин. Записки, т. I, Л., 1929, стр. 264; ср. Н. Коробка „Оригинал ростовщика в Гоголевском „Портрете“ — „Литературный Вестник“ 1904, т. I, стр. 20–23).

Следуя за Бальзаком в постановке социальных и эстетических проблем, используя и „Мельмота-скитальца“ в направлении, вероятно, подсказанном бальзаковской „фантастикой обыденного“, Гоголь оставался связанным в то же время с романтическими традициями. Если провиденциалистические и апокалиптические мотивы повести свидетельствуют о всей силе этих традиций, то, с другой стороны, в „Портрете“ налицо и бальзаковская полемика (в фантастических формах) против „эгоизма“, против „раздробленности“ и внутренней иррациональности наступавших буржуазных отношений. Постановкой социальной проблемы, основной для „Портрета“, — проблемы обогащения — Гоголь серьезно расходился с романтическими традициями Гофмана.

Идеологическая противоречивость „Портрета“ констатирована была Белинским. В статье „И мое мнение об игре г. Каратыгина“ Белинский упомянул повесть Гоголя в качестве примера того, как падает „талант природный“, когда „хватается не за свое дело“; Белинский отметил, что „г. Гоголь вздумал написать фантастическую повесть а la Hoffmann („Портрет“), и эта повесть решительно никуда не годится“ („Молва“ 1835, № 17; ср. Соч. Белинского, II, стр. 101). Критик имел в виду, главным образом, вторую часть „Портрета“, где романтические традиции выступали особенно резко. Именно вторую часть „Портрета“ особенно порицал и осуждал Белинский в своей статье „О русской повести и повестях г. Гоголя“, где к „Портрету“ он возвращался вновь. Указав, что „Портрет“ „есть неудачная попытка г. Гоголя в фантастическом роде“, Белинский, тем не менее, очень сочувственно оценил первую часть повести. „Но вторая ее часть — заключал Белинский — решительно ничего не стоит, в ней совсем не видно г. Гоголя. Это явная приделка, в которой работал ум, а фантазия не принимала никакого участия“ („Телескоп“ 1835, кн. 10; ср. Соч. Белинского, II, стр. 232).

Причины радикальной переработки „Портрета“, которая осуществлена была Гоголем, указаны им самим: в письме к П. А. Плетневу от 17 марта 1842 г. Гоголь замечал, что „Портрет“ он „переделал вовсе или лучше написал вновь, вследствие сделанных еще в Петербурге замечаний“. Печатных отзывов о „Портрете“ принципиального характера, которые указывали бы направление „для переделки“, ни в петербургской, ни в московской прессе не было, за исключением отмеченного выше отзыва В. Г. Белинского. Весьма вероятно, что новая редакция „Портрета“ и была написана под воздействием критики Белинского, а указание Гоголя на Петербург следует понимать в том смысле, что в 1835 г. Гоголь жил в Петербурге и в Петербурге познакомился со статьей Белинского, на которую, по свидетельству П. В. Анненкова, он так сочувственно реагировал. Белинский подчеркивал, что „фантастическое как-то не совсем дается г. Гоголю“, а в „Портрете“ порицал, главным образом, вторую часть. Действительно в новой редакции „Портрета“ почти все фантастическое было устранено и особенно радикально, была переработана вторая часть.