Убить в себе жалость - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нестеров cтр.№ 67

Но на дворе еще не забрезжили перестроечные времена, он работал на заводе наладчиком — руки по локоть в масле, голова забита неуемными мыслями о выгодных нарядах, расценках, авансе и получке, о товарищах по цеху, которые после получки шумной толпой шли в винным магазин.

В наркологическом диспансере ему сделали укол с красивым названием эспераль — на год, он не пил два. А когда «развязался», после недельного беспробудного пьянства снова вспомнил дорогу в диспансер, вернее, ему напомнила жена. А там знакомая процедура — сульфазин в задницу, кордиамин в руку, пара таблеток в рот и разрешение врача выпить еще водки.

Это была самая жуткая ночь. Он крепился как мог, боясь заснуть, но глаза против воли закрывались, и Курлычкин погружался в беззвучный мир бесов. Как и прежде, они кривлялись, готовя его к главному, часть которого он уже видел.

Началось все обычно: кто-то сбросил его на пол и начал пинать; и если два года назад предвестница белой горячки скрыла от него истязателя, то в этот раз показала. Когда от побоев одеяло сползло с головы, он увидел, что его избивает ногами покойная мать… Он кричал, извивался на полу, просил пощады — и он же, на диване, едва открывал рот и беззвучно шевелил губами.

В эту ночь кипенная гостья приходила к нему трижды. Последний визит она нанесла под утро, едва начался рассвет и реакция от сульфазина стала ослабевать. На его груди — маленькая иконка Николая Чудотворца, чьей силой он хотел отгородиться от назойливой и страшной гостьи.

А она опять сбросила его на пол и сверху обрушила сервант, который, падая, мгновенно вывернулся наизнанку. И не успокоилась на этом и дала Курлычкину еще одну возможность полюбоваться на самого себя, наполовину придавленного сервантом и лежащего на диване. Он чувствовал в ладони что-то твердое, вроде палки. Он сжимает ее, переводит взгляд на руку, а в ней — пусто.

После этого случая Курлычкин ни разу не доводил себя до состояния запоя, но понемногу все же выпивал. Страшно было, когда дыхание белой горячки он ощущал на лице, а по прошествии времени страх притупился, а потом исчез вовсе.

И вот сейчас он ощутил что-то знакомое; но виной тому не водка — сегодня он вообще не пил; тем более что галлюцинации терзали его, когда в крови бродили сульфазин и снотворное — это объяснение нередко успокаивало его во времена частых запоев. Порой когда лежал в полном отрубе, к нему не приходила не только белая горячка, но и жена тоже. Вместе с сыном она уходила к матери. Спустя два-три дня являлась и спрашивала, пойдет ли он к врачу. Если нет, исчезала еще на сутки-двое, поступая милосердно, не принуждая. Курлычкин не знал меры, жена знала — неделя, не больше. По прошествии этого срока она вызывала такси и везла его в диспансер.

Это уже потом, когда в газетах стали печататься объявления о снятии запоя на дому, она вызывала сомнительных лекарей, и они на заре нового тысячелетия и на закате старого отвергающие сульфазин, ставили больному систему, вместо стойки вешая пузырек с лекарством на швабру.

Колокольчик…

Он шарил рукой по столу в поисках колокольчика. Неужели подобный бред может явиться на трезвую голову?

Курлычкин выпил холодной минеральной воды, прошелся по кабинету, отчего-то опасаясь посмотреть в окно — дурацкая привычка, зародившаяся в один миг, когда он психанул и рванул с окна жалюзи.

Нет, он не открыл для себя новый мир; несмотря на ясную погоду, в его представлении на дворе было серо и уныло: бесцветные корпуса школы и детсада, дорога цвета обескровленного трупа, тусклый забор и такие же неприглядные трубы городской теплоэлектроцентрали, видневшиеся вдали.

Конечно, не безрадостный вид притягивал к окну Курлычкина, а саднящая душу тоска по сыну; неизвестность больно долбила сверху. Он оказался таким же серым и опустошенным. Он ждал Максима, просто обязан увидеть идущего по дороге сына, и окно притягивало его как магнитом.

Курлычкин не мог предположить, что беда когда-нибудь коснется его головы, а ведь предупреждающий звонок дал знать о себе, когда Максим оказался за решеткой. Все произошло глупо и быстро: девушка, которую он изнасиловал, заявила в милицию спустя четыре часа, уже под утро. Оперативники задержали Максима по горячим следам. Когда они приехали на дачу, парень был настолько пьян, что его пришлось нести до машины на руках.

Он очухался в камере предварительного заключения Кировского ОВД, молодой следователь быстро провел допрос и отправил обвиняемого в следственный изолятор. На протесты юного преступника — «мой папа — Курлычкин, знаете такого? позвоните ему!» — следователь язвительно ответил: «А мой папа Клёкотов», и оставил свое смелое решение в силе.

«Зеленый» следователь, строптивый, думал Курлычкин, когда его срочно отозвали с отдыха.

Но как бы то ни было, Максим уже «парился» в СИЗО, и вытащить его можно было только путем судебного разбирательства. Адвокат накатал протест, а Ширяева «благословила» всех троих: отца и сына, и опытного адвоката.

Колокольчик…

«Что же со мной произошло?»

Курлычкин подошел к окну, глянул на дорогу, на сетчатый забор школы, увидел детей, потянувшихся к выходу, группу рабочих, сгрудившихся прямо под строительными лесами…

Все по-прежнему. Хотя… Нет, полчаса назад рабочие, видимо, выпив, забавлялись, прыгая через скакалку. Курлычкина немного позабавил и отвлек от тягостных мыслей толстый здоровяк, с большим трудом прыгнувший с десяток раз. Позабавил и в то же время насторожил, сложилось такое чувство, что нечто подобное он уже переживал, кажется, такое состояние называется дежа-вю. Да, именно так.

Когда у Курлычкина начали появляться деньги и рос авторитет, он понял, что в состоянии контролировать себя: выпивал прилично, но почти никогда не похмелялся. Может, дело в качестве водки? Теперь он пил исключительно «Смирнофф» или «Абсолют». И никакой тяги! Что это — прояснение сознания? Ответственность или все вместе плюс роскошная жизнь? Не разберешь… Но стал спокойнее — потому что в любой момент мог выписать себе лекаря-нарколога хоть с Филиппин или отправиться к нему лично. Именно вера в себя и в свои безграничные возможности позволили сделать ему смелый вывод, который не понравился бы врачам-наркологам: он не алкоголик. А если и был им когда-то, то излечился, помог себе сам, собрал самого себя в кучу, как берут иногда свою задницу в горсть и принимаются за великие дела.

Он вернулся от окна к столу, с чувством легкого помешательства провел по поверхности рукой: желание взять в руку призрачный колокольчик исчезло.

Ему бы успокоиться, а он еще больше встревожился, неосознанно, уже в который раз посылая взгляд за окно, где получасом раньше произошло что-то важное, что ускользнуло от его внимания, но далеко не ушло, а притаилось где-то рядом.

Словно в поисках утраченного Курлычкин оглядел офис, поймал себя на тревожной мысли заглянуть под кресло.

Колокольчик…

Он взял в руки чешский стакан. На дне лежал дохлый комар, невесть как проникший за плотно подогнанные двери. В ванной комнате Курлычкин сполоснул стакан, вытер его снаружи полотенцем и вернулся в кабинет. Ледяная тягучая водка стекала по тонким стенкам стакана — так же беззвучно, как проходили его кошмары, так же неслышно, как забавлялись во дворе школы рабочие. Уличный шум почти не проникал через рамы немецкого производства.