– Товарищ генерал, вы не бережетесь.
– Ничего… Поспешишь – противника насмешишь… Но продолжайте, продолжайте, товарищ Момыш-Улы.
Я рассказал, как случайность боя загнала немца в огневую ловушку. Панфилов заинтересованно слушал, попросил показать на карте позиции батальона, путь немцев, лощину, где мы учинили им побоище. Потом пришла очередь рассказу и про наш отход.
– Замыкающей, товарищ генерал, шла рота Дордия. И Дордия шел позади всех.
Уже несколько раз я называл генералу имя Дордия.
– Дордия? – переспросил Панфилов. – Этакий беленький? Глаза навыкате?
– Да, товарищ генерал.
– Что с ним теперь? Командир на славу?
– Он был ранен… И раненым был брошен.
– Брошен?
Черные брови Панфилова вскинулись, вмиг стал круче их излом.
– Да… Это, товарищ генерал, произошло так…
Тягостные картины блужданий батальона опять встали передо мной. Я поведал их Панфилову.
10. Ночевка у моста
– Тягостные картины, – повторил Момыш-Улы. – Идем по лесу усталые, голодные, понурые. Молчим, удаляемся в сторону от Волоколамска, оставленного Красной Армией. Лесная дорога узка; колеса пушек порой обдирают кору елок; санитарная крытая брезентом фура переваливается на корневищах; иногда из-под брезента доносится сдерживаемый стон; раненые бредут и за фурой; к их трудному шагу приноравливается шаг всей далеко растянувшейся колонны. Изредка попадаются прогалины, полянки, куда заглядывает ползущее к закату солнце. А дальше опять полумрак. Тяжелые лапы елей нависли над глухим, почти ненаезженным проселком. Тропа вывела в открытое поле, влилась в утолченную щебнем более широкую дорогу. В сумерках мы пересекли ее, двинулись дальше по задернелому полю, стараясь не отдаляться от опушки.
Часа через полтора, уже в темноте, мы вышли к деревне Быки. В деревне оказались наши, сюда отошел полк Хрымова. Мне повстречался помощник начальника штаба этого полка.
– А-а, хорошо, что подошли, – с места в карьер заявил он. – Я как раз еду вас разыскивать.
– Спасибо и на этом, – ответил я. – Разрешите связаться со штабом дивизии?
– Зачем? Вы приданы нам. Будете действовать совместно с нашим полком.
– Я с вами уже действовал. Непорядочно вы поступили. Где командир полка?
– В лесу. Завтра сможете с ним поговорить. А сейчас вот вам район обороны. Поднимайте людей и выступайте.
Мне был указан рубеж. Была дана задача: удерживать мост на дороге Волоколамск – Быки, перекрыть эту дорогу. Следовало идти обратно на щебенку, которую мы пересекли, занимать там оборону. Дело происходило вечером двадцать седьмого октября, а батальон с двадцать третьего не спал ни одной ночи. Последние сутки мы не ели, остались без курева, обедняли и патронами. Я попросил:
– Прикажите накормить мой батальон. Тут у вас полковой обоз. Пусть нам дадут хоть по двести граммов хлеба.
Однако помощник начальника штаба не решился вмешаться в неподведомственные ему хлебные дела.
– Первым долгом выполняйте задачу! Мы вам все вышлем. И дадим, если понадобится, дополнительные приказания.
Я спросил о своих будущих соседях.
– Вашим соседом справа будет наш первый батальон. Насчет соседа слева уточняем.
– То есть слева никого?
– Эти сведения пришлем. Не задерживайтесь, идите.
– Коли так, слушаюсь.
Я кликнул коновода. Синченко подвел коней. Его Сивка несла на себе изрядный мешок овса.
– Раздобыл, товарищ комбат, у ездовых, – радостно заговорил Синченко. – Оживим наших коней.
Длинной мордой Лысанка тянулась к мешку. Я положил руку на холку. Лысанка мгновенно подобралась, тонкие уши шевельнулись, будто прислушиваясь ко мне. Вскочив в седло, я с тяжелой душой поехал к батальону, расположившемуся на привал вблизи деревни.
Дорога шла под изволок. Спускаясь мимо темных изб, я повстречал нашу санитарную фуру. Красноватая луна неясно озаряла пару отощавших, выбившихся из сил лошадей. Они медленно влачили в гору большие колеса, поблескивавшие высветленным на щебенке железом.
Впереди фуры энергично шагал военврач Беленков. На груди скрещивались ремни планшета и докторской полевой сумки. Я подивился бодрой походке, Беленкова, мысленно похвалил его.
– Доктор, вы куда?
– Эвакуировать раненых, товарищ комбат.
– Этим займутся и без вас. С эвакуацией управится Киреев. Где он?
Доктор ответил не сразу:
– Кажется, сзади.
Его голос почему-то упал. Я крикнул:
– Киреев!
Фура уже проехала. За ней двигались легкораненые; во тьме смутно белели забинтованные головы, забинтованные, на марлевых перевязях, руки. Позади всех устало плелся Киреев. Он подбежал ко мне, одолевая одышку. Теперь они стояли рядом – высокий длиннолицый врач и запыхавшийся грузноватый фельдшер.
– Киреев, – сказал я, – сдавайте здесь раненых, эвакуируйте их. Берите с собой двух санитаров. Остальные пусть идут обратно. Кормите здесь коней. А утром, чуть забрезжит, возвращайтесь в батальон. Найдете нас на этой дороге у моста. Понятно?
– Понятно… Все, товарищ комбат, будет в аккурате.
– Выполняйте.
Киреев тяжеловато побежал догонять фуру. Беленков сказал:
– А я?
– Возвращайтесь в батальон. Мы получили район обороны и задачу. Сейчас построимся, пойдем…
– Но как же? Как же?.. – Волнуясь, Беленков застрял на этом «как же». – Товарищ комбат, я мечтал хоть вымыться по-человечески, хоть отмыть руки.
– Ну, руки-то отмоете. Там как раз течет речонка.
Неожиданно доктор захныкал:
– Я устал… Я не дойду…
Захотелось прикрикнуть, окриком вернуть ему мужество, выдержку. Но вместе с тем подумалось: ведь он же достойно выполнил свой долг, наслушался стонов, нагляделся крови, оперировал, перевязывал, вовремя вывез раненых. Нет, нельзя воздействовать только криком. Я соскочил с седла.
– Доктор, садитесь на Лысанку. А я пойду пешком. Давайте я подержу вам стремя.
Подержать стремя – это, по нашему казахскому национальному обычаю, знак уважения, почесть. Беленков был уроженцем Казахстана, жителем Алма-Аты, знал этот обычай. Застеснявшись, он пробормотал:
– Зачем, зачем?
Но я почтительно склонил перед ним голову. Доктор уступил, поставил ногу в стремя, взобрался на Лысанку.
– Благодарю вас, – проговорил он.
Голос его снова был твердым.
Минуту спустя, шагая вслед удаляющимся всадникам и еще различая в лунном свете серый круп Сивки и белые чулки Лысанки, я вдруг услышал: