— Миссис Форрестер, мистер Темплтон на совещании. Он сказал, что вам следует повидать Джин, то есть миссис Эдвардс, а в одиннадцать часов он примет вас и группу декораторов. — Снова обмен улыбками, а потом… — Да, миссис Форрестер, миссис Эдвардс покажет вам кабинет, в котором вы будете работать. И, пожалуйста, найдите мистера Порселли и сообщите номер своей страховки. Выплата в четыре.
Волшебные слова! Однако все это было реальностью.
Кабинет Джин Эдвардс скрывался в недрах лабиринта, притаившись между двумя кабинетами побольше. Крошечное помещение было завалено образцами тканей, подушечками для булавок, яркими плакатами, грязными кофейными чашками и клочками бумаги, на которых от руки вдоль и поперек были нацарапаны заметки. Веселый и приветливый кабинет, заставленный растениями в горшках. Стрела со словом «вверх», намалеванным на ней красными буквами, была обращена тем не менее вниз, а огромный плакат, который гласил «Улыбнись», являл собой фотографию маленькой девочки. Со слезами на глазах она смотрела на вожделенное мороженое, упавшее на тротуар к ее ногам.
Я ждала Джин, а сотрудники тем временем заходили и выходили, заглядывали в кабинет и пробегали мимо. Я казалась себе гостьей.
Я сидела в одиночестве, нервничала, и мне не терпелось приступить к работе. Где же Джин? Где вообще все? По-моему, тут у всех, кроме меня, были дела. Как будто велась большая игра, в которую меня не принимали. Минуты летели одна за другой, я успела просмотреть три последних номера журнала.
— Дожидаетесь Джин?
Услышав голос, я подняла голову и встретилась глазами с мужчиной лет сорока. У него были черные волосы, яркие голубые глаза и щегольская, тщательно ухоженная бородка.
— Да.
— Друг или недруг? — Его глаза весело блеснули.
— Не уверена, но, кажется, я здесь работаю.
— А-а, новая секретарша. Отлично. — Его лицо тут же поскучнело, и не успела я ответить, как он уже поспешил прочь по коридору.
Я чуть не поперхнулась от раздражения. Надо же, секретарша!
Я снова принялась ждать, и едва пробило десять, в кабинет ворвалась Джин с кипой рекламных проспектов, лоскутов тканей и пленок с негативами. Ее улыбка вернула утру былое сияние, и долгое ожидание показалось мне одним мгновением.
— Привет! Мне сказали, что в моем кабинете дожидается новая секретарша. — Она оглядела меня, и мне сразу захотелось рассмеяться в ответ. — Не давайте ему себя в обиду, просто это его стиль. Он немного грубиян. И едва не умер, когда я ему сказала, что вы супруга французского посла и согласились прийти к нам, чтобы обсудить грядущую фотосессию в вашем доме!
— Отлично. А кто он? Важная шишка? — Я подозревала, что да.
— Более или менее. Его зовут Гордон Харт. Старший арт-директор и заместитель редактора.
— Это скорее «более», чем «менее». Трудно с ним ладить?
— Иногда. Просто он не отличается приветливостью. И мы все сходим с ума, когда сдаем в набор новый номер. Сами увидите.
— Мне это знакомо.
— Отлично. Послушайте, сейчас у меня нет времени вводить вас в курс дела. Через пять минут в кабинете Темплтона начинается совещание декораторского отдела, и мне нужно забрать все это барахло со своего стола. На столе Джули вы найдете список дел, которых вам хватит, по крайней мере, на всю следующую неделю. Вы должны найти мне для съемки самую необычную столовую, а еще мы снимает детские и… Черт, что там еще? Вам нужно переговорить с редактором кулинарного отдела насчет чего-то там на завтрашнее утро, и Джон собирается поручить вам интервью на следующей неделе. Через неделю-другую я немного приду в себя, однако до тех пор вам, так сказать, придется в основном разгребать завалы. Готовы? Пора бежать на совещание. Стоп. Надо просмотреть, что мы там наснимали в прошлую пятницу. Лампы! Пообщаемся позднее. Кабинет Джули — то есть ваш — через две двери от моего.
Все это время, разговаривая со мной, она копалась в вещах на своем столе, рассовывая бумаги по папкам, складывая стопкой фотографии и делая пометки. Однако поток слов не замедлялся ни на секунду. Одна из тех энергичных, неутомимых женщин, которые в свои тридцать с небольшим живут исключительно ради карьеры. Сильная, компетентная, но очень милая — редкое сочетание! Наблюдая за Джин, я догадалась: она также была разведена.
Совещание у Джона Темплтона было кратким и по делу. Раздали отпечатанные на ротапринте листки с перечнем того, что должно было появиться в будущих номерах журнала, и я слушала с напряженным вниманием, будто пропустила первые две недели в начале школьного года и теперь должна догнать свой класс.
К полудню я следовала за Джин обратно по коридору. Она скрылась в своем кабинете, а я миновала еще две двери и вошла в свой.
Я осторожно открыла дверь, гадая, что найду за ней, а потом застыла, оглядываясь по сторонам. То, что я увидела, мне понравилось. Две стены были выкрашены в синий, третья в оранжевый, а четвертая была из кирпича. На полу пушистый ковер коричневого цвета, на стенах фотографии, плакаты и крошечные забавные таблички. «Слишком много хорошего — это замечательно» — изречение, предписываемое актрисе Мэй Уэст, две другие гласили: «Мерзость» и «Отвага». А позади письменного стола красовалась четвертая, на которой было написано: «Не сегодня, малыш Джонни». Два горшка с растениями на столе и целая выставка цветов из разноцветной бумаги в углу. Кабинет оказался невелик, но в нем было удобно работать. Я плюхнулась в кресло и громко произнесла:
— Мадам директор!
И моментально ощутила себя победительницей шоу «Королева на день». Место как раз для меня, я находилась в этом кабинете как дома, и чувство первого дня в школе исчезло.
— Наверное, я должен извиниться? Кстати, как поживает посол? — В дверях стоял Гордон Харт и с серьезным выражением лица наблюдал за моими попытками освоиться в новом кабинете.
— Полагаю, отлично, мистер Харт. А вы как?
— Весь в делах, благодарю. А вы почему бездельничаете?
На минуту мне показалось, будто он это всерьез, и я попыталась придумать что-нибудь едкое в ответ. А потом увидела, что его лицо смягчилось.
— По-моему, я неожиданно поступила на фабрику, где надо вкалывать за троих.
— Не льстите себе, так оно и есть. И смотрите, чтобы Элоиза не застукала вас сидящей с пустыми руками. Сойдет хотя бы ложка. Можете ей сказать, что выбираете реквизит для фотографии.
— Настолько плохо, да? А еще я слышала, что наш арт-директор тоже не подарок. — Я приподняла брови и постаралась не рассмеяться.
Но я знала — насчет Элоизы он прав. Элоиза Фрэнк, заведующая редакцией и постоянный кошмар на двух ногах! Я помнила ее с тех дней, когда подрабатывала в «Вуманс лайф» фрилансером. Элоиза начинала репортером в газете, сейчас ей было шестьдесят лет, но выглядела она на сорок, и сердце ее было сделано из цемента пополам с битым стеклом. Однако Элоиза была профессионалом. Мелкая сошка ее ненавидела, коллеги боялись, и лишь Джон Темплтон отдавал Элоизе должное, отлично зная ей цену. Она понимала, что это значит — издавать журнал, всегда держала руку на пульсе и обладала безошибочным чутьем насчет того, что хорошо и правильно для ее издания.