— Она и обошлась ей недешево. Мне кажется, Эрика Медина, давно задумала похитить и продать изумруд.
— А это значит, что еще до того, как ты появилась на ее горизонте, она не была уверена, что ей удастся захомутать графа. — Синьора Ботелли изумленно покачала головой. — Как же она должна тебя ненавидеть, если отказалась от изумруда, только ради того чтобы навлечь на тебя подозрения! Ведь она могла бы тихо его продать, и никто ничего не заподозрил бы.
— Ну, ее — то и сейчас не подозревают, — горько усмехнулась Клаудия. — Эрика, конечно, уверена, что теперь, когда она меня опорочила в глазах Филиппо, он повернется к ней.
— Я все-таки не верю, что граф может о тебе плохо думать. Он поразмыслит обо всем на свежую голову и…
— Вы не видели вчера его лица!
— Ты определенно преувеличиваешь.
— Да? — Она понизила голос, глянув через плечо хозяйки. — А вот у меня на этот счет другое мнение! — И пошла за прилавок.
В салон входил Филиппо, ведя под руку Эрику Медину. Синьора Ботелли опешила. Если бы Клаудия не чувствовала себя совсем несчастной, она бы, наверное, расхохоталась, увидев выражение ее лица.
— Граф Розетти? — Синьора явно еще не вполне оправилась от изумления. — Чем могу быть полезна?
— Мы хотели бы посмотреть эскизы, которые Клаудия выполнила для синьоры Медины.
У Клаудии потемнело в глазах. Мало того, что он имел наглость заявиться сюда с Эрикой, так теперь еще хочет оценить ее работу!
— Меня удивляет, что ты не отказался от моих услуг после того, что вчера произошло, — с вызовом сказала Клаудия.
— Я-то как раз тот, кому вчера досталось больше всего, — чуть слышно ответил Филиппо.
— Можешь не шептать! Я рассказала синьоре Ботелли все. И она верит в мою невиновность!
Эрика звонко рассмеялась. Это были первые звуки, которые она издала с тех пор, как вошла в магазин. Клаудия окинула ее надменным взглядом:
— Вам, должно быть, трудно принять это к сведению?
— Не трудно, мисс Рейберн, а невозможно!
Клаудия больше не могла выносить подобную бесцеремонность. Она отвернулась с глазами, полными слез.
— Клаудия, принеси, пожалуйста, эскизы, — вмешался Филиппо.
— Нет! — Она резко развернулась, ее голос дрожал. — Я никогда больше не буду работать ни на тебя, ни на синьору Медину! Ни за что!
— Принеси, пожалуйста, эскизы, — спокойно повторил он.
С прямой спиной Клаудия вышла. В своем кабинете она вытерла слезы, привела в порядок лицо, потом достала бумаги и вернулась с ними в салон.
— Покажи рисунки синьоре Медине, и, если они ей понравятся так же, как вчера…
— Я все равно не буду выполнять ее заказ, — еле слышно прошептала Клаудия.
Но Филиппо расслышал. Он посмотрел на нее взглядом, полным жалости и сострадания. Ее сердце бешено заколотилось, и на мгновение она зажмурилась.
— Я уезжаю из Италии, — решительно сказала она и тихо добавила: — Если, конечно, ты не упечешь меня за решетку.
— Филиппо не желает скандала, — вставила Эрика, и Клаудия с удивлением отметила, что он позволяет ей говорить за себя. Может быть, за это время он решил, что она имеет такое право. Эрика бросила небрежный взгляд на листы и капризно надула губки. — И теперь я совсем не уверена, что они мне вообще нравятся!
— Даже этот браслет? — Филиппо указал на рисунок. — Возьми эскиз, рассмотри его на свету.
Эрика пожала плечами, но выполнила его просьбу, взяла у Клаудии лист и развернулась к окну. Но тут же застыла на месте, обнаружив за окном полицейского. Филиппо подошел к двери и открыл ее.
— Вы как раз вовремя, Витторио, — удовлетворенно кивнул он.
Инспектор вошел в магазин и вынул листок из рук Эрики. Потом не спеша достал пластиковый пакет, подул в него и аккуратно вложил туда лист.
— В чем дело? — взвизгнула Эрика.
— Не хочу стереть ваши отпечатки, синьора.
— Мои — что?
— Отпечатки ваших пальцев. Мы сравним их с теми, которые обнаружили на изумруде.
Эрика посмотрела на инспектора так, словно он перебрал:
— Вы соображаете, что говорите?!
— Разумеется.
Эрика вскинулась на Филиппо:
— Что здесь вообще происходит? Ты понимаешь, что имеет в виду этот… этот полицейский?
— Да, и очень хорошо понимаю. Это я дал ему указания.
Теперь лицо Эрики выражало неподдельный страх. Филиппо смотрел на нее почти что с жалостью.
— Ты дурочка, Эрика. Нет, не злая, просто глупая. Неужели ты всерьез рассчитывала заставить меня поверить, что Клаудия украла камень?
— А какие в этом могут быть сомнения? — заносчиво возразила она. — Доказательство ты сам отыскал в ее доме. Так ты мне сказал или это было неправдой?
— Это правда, Эрика. И ты это прекрасно знаешь. Потому что сама положила туда изумруд.
Эрика зашлась истерическим смехом.
— Ты совсем лишился рассудка, Филиппо? Зачем мне это надо? Теперь ты еще заявишь, что и на шкатулке нашел мои отпечатки!
— Нет, там отпечатков не будет. В квартиру к Клаудии ты, конечно, приходила в перчатках. А вот когда подменяла камень в ее кабинете, перчаток на тебе не было.
Эрика посмотрела на него с упреком:
— Знаешь, Филиппо, не знай я тебя так хорошо, я бы обиделась. Но сейчас мне просто грустно видеть, как твое увлечение этой англичанкой совсем ослепило тебя. Ты больше не видишь вещи в их истинном свете.
— Моя любовь к Клаудии, — он особо подчеркнул слово «любовь», — открыла мне глаза. И только теперь я вижу истинный свет. В том, что на этой девушке нет вины, я не сомневался ни секунды. А кроме нее лишь у тебя была возможность взять изумруд в руки.
— Да? А как насчет синьоры Ботелли? Или ее ты тоже так сильно любишь? — ядовито спросила Эрика.
— Ее отпечатков на камне нет. Там твои отпечатки!
— И что здесь удивительного? Я ведь рассматривала брошь у тебя в палаццо. Почему же их не должно там быть?
— Потому что, прежде чем передать брошь Клаудии, я тщательно протер ее платком.
— Выходит, не достаточно тщательно! — огрызнулась Эрика. Она повернулась к инспектору: — Иначе бы их там не было!
— Вот это мы и проверим, — твердо сказал Альбани. — Отпечатки со временем бледнеют. И, если ваши более раннего происхождения, наш анализ это покажет.
— Как это?
— Мы проведем лабораторные исследования и узнаем точную дату, когда они были оставлены. Методом спектрального анализа.
— Ты не волнуйся, Эрика, — заверил ее Филиппо, — если я окажусь не прав, то надлежащим образом заглажу перед тобой свою вину.