— Сообразителен, как всегда.
«Она даже не заметила, что перед ней Клайд, а не настоящий Гарри, — с облегчением подумала Оливия. — Ну, значит, точно незадачливая мошенница или сумасшедшая. Или и то, и другое. Сейчас разоблачим». Страх ее почти полностью рассеялся, и она стала смотреть на рыжую почти победоносно.
— Давно вы не виделись с Гарри, Долорес? — начала она допрос с подвохом.
— Золотко, что же ты не закажешь мне пива? — сказала та, не обратив на Оливию внимания. — Или забыл, какое я люблю?
— Откуда мне знать, какое пиво вы любите? Я вас впервые вижу, — сдержанно, но твердо произнес Клайд.
— Как ты быстро раскололся, золотко! — дама изобразила разочарование. — А я уж думала, ты будешь долго ломать комедию и пытаться убедить меня, что это с тобой я занималась любовью в автомастерской, а потом в каждом мотеле по пути в Лас-Вегас и даже в церкви, где нас венчал этот священник, загримированный под Элвиса. Как сладко он пел! Жаль, жаль, золотко, что ты не выучил как следует легенду Гарри. У тебя было бы сейчас столько впечатлений, столько воспоминаний… — и тут из ее прокуренной глотки раздался хохот, больше похожий на кашель.
Клайд побелел и сделал непроизвольное движение рукой, как будто хотел поправить галстук.
— Не знаю, с кем вы там… были в тех местах, о которых вы говорите. Но точно не со мной. Вы просто самозванка.
— Нет, мой золотой, я-то как раз настоящая, — ответила Долорес, отсмеявшись собственной шутке. — А вот ты, хоть и очень хорош собой, а все ж не настоящий Гарри. Смотри, у меня какие штучки есть!
С этими словами она вытащила из сумочки два сложенных вчетверо листа бумаги. Когда она развернула их своими костлявыми и прокуренными до желтизны пальцами, это оказались свидетельство о браке и брачный контракт, подписанный семь лет назад в Лас-Вегасе от имени Гарри Ганновера и Долорес Рамера. Кинув на документы беглый взгляд, Оливия убедилась, что дата и место рождения Гановера совпадают с теми, которые он указал в своей автобиографии. В животе у Оливии сделалось холодно и тошно. Похоже, эта Долорес Рамера не врала. А соврал, похоже, Гарри. Дело принимало дурной оборот.
— И вот еще у меня что есть. — Долорес вынула из сумочки экземпляр книги «На старт! Внимание! Любовь!» и, раскрыв его на титульном листе, где рукой Клайда был поставлен автограф, сдвинула книгу и контракт так, чтобы две подписи были рядом. Между ними не было ни малейшего сходства. — Любая экспертиза подтвердит, что ты не Гарри, мой золотой. Нет, я не спорю, — философски произнесла она, откидываясь на спинку дивана и оценивающе разглядывая Клайда, — ты покрасивее будешь, чем он. И помоложе. Ты сам — то видел, как Гарри выглядит, золотко? У него ж, бедного, лысинка стала намечаться еще тогда, семь лет назад. А у тебя вон какая шевелюра. Пересадку волос, что ли, сделал, Гарри? — И она снова расхохоталась смехом, похожим на кашель.
Клайд потерял присутствие духа. Долорес предъявила доказательства и того, что она — жена Гарри Ганновера, и того, что он, Клайд, — не настоящий Гарри. И та, и другая информация были смертельно опасны для всего дела, которое затеяла Оливия и в котором он теперь был уже больше, чем просто наемным исполнителем. Продолжать этот разговор было бессмысленно: ни на какие компромиссы Долорес явно не пошла бы, для этого у нее были слишком хорошие карты. А у Клайда и Оливии карты были дрянь.
— Ладно. Хватит. Что вы хотите? — спросил он сквозь кашляющий смех Долорес.
— Чтоб ты вернулся ко мне, мой суженый, — отвечала та, не прекращая смеяться. Потом она глубоко затянулась сигаретой, ткнула окурок в недоеденный персиковый пирог и, выпустив прямо в лицо Клайду долгую струю вонючего дыма, прохрипела: — Ты ведь меня тогда без гроша бросил в Тампе, Гарри. Я вон с такими, — она кивнула в сторону дальнобойщиков, — два года моталась, чтоб с голоду не помереть. Всего не перескажешь, что мне выпало. Так что, по справедливости, за эти семь лет страданий с тебя бы надо тысяч двести взять. Да только денег таких, я знаю, нет ни у настоящего Гарри, ни у тебя, золотко, раз ты бродячим клоуном подрабатываешь. Короче, гони десять тысяч сейчас и десять потом, когда нагребешь с проданного тиража.
— Ни за что! Это же шантаж, — ответила за Клайда Оливия.
— Золотко, соглашайся, пока я добрая, — сказала Долорес, как бы отвечая ей, но обращаясь к Клайду. — А то я ведь, может, полиции про тебя расскажу, а может, еще и в две-три газетенки эту историю пихну. То-то они обрадуются! Может быть, даже не двадцать, а побольше дадут. Ты ведь у нас тут вроде как звезда. А как выйдут газетки те с моими откровениями, не бывать тебе больше звездой. И книжку никто покупать не станет. Кстати, золотко, скажи по дружбе, как супруге: кто писал-то? Сам Гарри? Наверно, сам, другой так не сможет. Талант у мужика, ничего не скажешь. Делитесь вы с ним или как? — Долорес достала пачку сигарет, снова закурила и деловито добавила: — Ну, в общем, соглашайся сейчас, а то завтра уже на тридцать соглашаться придется.
— Какая наглость! — вскипела Оливия. Долорес, однако, не удостоила ее ни ответа, ни даже взгляда. Она смотрела на Клайда, улыбаясь и слегка покачивая головой.
Клайд сидел молча. Он размышлял. Двадцать тысяч — сколько это составит от той прибыли, которую может принести книга? Может быть, это будет вся выручка и даже больше? Да и может ли Оливия, даже если бы согласилась, выложить сегодня хотя бы десять тысяч? Едва ли. Наконец он принял какое-то решение и сказал, ни на кого не глядя:
— Долорес, мне нужно немного времени. Я встречусь с вами через два часа, на площади возле памятника. Пойдем. — Он встал, взял Оливию под руку, и они направились к выходу.
На улице он не отвечал на восклицания и вопросы Оливии, пока они не сели в машину. Да и тут предпочитал отделываться краткими рублеными репликами.
— Что ты задумал, Клайд? Ты собираешься с ней еще раз встречаться?
— Да.
— Зачем? Ты хочешь прийти туда с полицией?
— Нет.
— А что? Ты собрался отдавать ей деньги? У меня нет ни двадцати, ни десяти тысяч, Клайд!
— Не страшно.
— Скажи мне, Клайд, что ты задумал? Я твоя начальница, ты обязан мне подчиняться!
— Что я задумал? Я задумал попросить тебя свернуть здесь направо и остановиться вон у того столба.
Так и не поняв, в чем дело, Оливия сделала то, что он сказал. Только потом, когда Клайд открыл дверцу и вылез на тротуар, она увидела вывеску банка.
— Подожди! — кричала ему Оливия, но он не слушал ее. — Зачем? Зачем ты это делаешь? Клайд!
Наконец, после того, как Клайд получил наличные и отошел от окна кассы, он странно посмотрел на Оливию и произнес странные слова:
— Я не могу позволить себе плохо выполнить эту работу.
— О чем ты говоришь?! «Адонис» не вернет тебе эти десять тысяч как накладные расходы! И ты не заработаешь на этой работе столько денег!