– Что за Морошка?
– Ну ты чего, Накер? Вещунья же, которая первая про кровавые луны напророчила…
– Кровавые луны?
Переспрашиваю неосознанно, до местных суеверий мне дел нет никаких, мне куда интересней ничейский шпион, но Змей, негодующе воскликнув: «Да ты как из лесу вышел!» ложится грудью на стол и заговорщицким шепотом, мешая свои слова с явственно чужими, рассказывает мне про Морошкин жизненный путь. От Змея пахнет костром и тиной.
– …и после того, как даже мантихора Морошку не тронула, поселяне утвердились в ейной избранности и правдивости. И ходила она по Полесью, слышь, год и еще один год, предсказывала разливы рек, землетрясения, падеж скота и такое прочее, и всё сбывалось…
Да, я бы на месте городских правителей тоже не захотел, чтобы женщина с такими талантами открывала рот на моей земле.
– …а сей весною, слышь, напророчила конец мира, да ты не слыхал, правда? Что станут горы с ног на голову, и невиданные волны сокрушат морские берега, и чего-то там еще такое складное, а затем две луны напьются кровью и проглотят день. Вот так вот!
Я фыркаю, хотя в затылке у меня холодеет. Не хуже, чем от голоса глашатая, со вкусом зачитывающего злодеяния. Колпичка поворачивает голову так, что мне кажется – неминуемо свернёт себе шею, и смотрит на меня немигающе и тоскливо.
– Мы в такое не верим, – решительно говорит Змей и снова садится на лавке нормально. – Только, слышь, эту блажь и другие подхватили, ведуньи и ворожеи, ну и старики еще, и детвора еще, и бабы легковерные, и всякие на голову пришибленные тоже понесли. Много шумят про это, словом. Как ты не знал – не понимаю, ну да ты к людям, видать, нечасто выходишь… Так вот, слышь, управители в городах и поселеньях условились, что если на чьих землях случится Морошка – своим ходом уйти она с них не должна. Поселяне её, правда, прятать надумали, но быстренько передумали, как поняли, что с ними тоже никто балагурить не будет. Словом, поймали Морошку да угнездили в Гнездовище, – довольный собственной шуткой, Змей всхрапывает.
Я слушаю всё это и думаю, как же мне повезло, как всем нам повезло. Нас, хмурей, все эти вести, события и тревожности не касаются, к тому же мы можем избежать многих вещей, которым обычные люди, такие как Змей, ничего противопоставить не смогут, как ни пыжатся.
А хмурей даже кровавые луны не испугают.
Не испугают, не испугают, повторяю я, но на самом деле мне не по себе. А если и впрямь грядут такие потрясения? «Умывание кровью» – чем не новая война, которая уж точно будет? И как раз с чем-то подобным связаны изменения Хмурого мира…
Пока Змей треплется, вечереет, воздух становится грубее и звонче. Обожравшаяся колпичка придремывает, устроившись на столе, как яркая нахохленная курица. За оградой мимо едальни всё реже ходят женщины, реже пробегают ребятишки – их сменяют вразвалку бредущие мужики с видом наработавшимся и сердитым. Другие столы на задворье понемногу заполняются народом, а в едальном зале уже, судя по гомону, вообще не протолкнуться.
К нам за стол подтягиваются приятели Змея, и я запоздало понимаю, что упустил возможность вовремя убраться в заезжий дом. Как теперь подняться и уйти – я не знаю, мне кажется, это будет выглядеть неловко, и все они поймут, что я не хочу сидеть с ними за одним столом, что приятели Змея мне не нравятся еще больше его самого и даже, что там скрывать, немного пугают.
Свин Чёрный – здоровенный мужик бандитского вида с извечной угольной щетиной, длинные волосы торчат из его носа и ушей, стекают из рукавов. Душок – мелкий, как недолеток, и сутулый, как больная крыса. Однажды я посмотрел ему в глаза, и теперь мне всё время кажется, что этот немигающий цепкий взгляд меня преследует, что Душок хочет наброситься на меня и выгрызть кусок мяса из бока.
Свин усаживается на лавку рядом со мной, неистово воняет потом и прогорклым салом. Душок устраивается рядом со Змеем, и я рад хотя бы тому, что нас разделяет стол. Колпичка, делая вид, что не заметила новых людей, подбирается ближе ко мне.
На некоторое время разговоры стихают, змеевы друзья шумно и жадно хлебают варево из мисок, лишь изредка перебрасываясь короткими, непонятными мне замечаниями. Только когда они отодвигают миски, Змей нарушает тишину, и голос у него становится тягуче-мерзностным, совсем не таким, каким он говорил со мной.
– Дознаватерь не дознал, – говорит он.
– Да куда ему, – лениво цедит Свин Чёрный, прекращая ковыряться в зубах травинкой. – Ему не по силам, я точно говорил. Лишь хмырь мог разобраться.
– Хмурь, – резко бросаю я и тут же прикусываю язык.
– Хмурь, точно, – ничего не заметив, кивает Свин Чёрный. – Он бы всё вызнал, мать его туда, отрыжку чародейскую. Точно.
Они замолкают, и я быстрым взглядом прохожусь по их лицам. Ухмыляются, все трое, довольно так, как должны ухмыляться люди, сделавшие нечто неправильное и при этом избежавшие неприятностей. Какое отношение к этому имеет хмурь, хотел бы я знать. Еще больше я хотел бы знать, думают ли они о каком-то определенном хмуре и, если так, – что именно с ним произошло.
Душок, даже когда улыбается во всю гнилозубую пасть, продолжает есть меня цепкими и злыми глазами, так смотрит, словно подозревает в чём-то. Я снова быстро опускаю голову и тут же понимаю, что не стоило этого делать, что нужно было придать лицу заинтересованное или подчеркнуто-непонимающее выражение. Мрак тебя забодай, как сказал бы Хрыч, я даже с нормальными людьми не умею себя вести так, чтобы не вызывать подозрений, а с этими-то…
– Стены будут подновлять, – говорит Змей, и я кожей чувствую, как Душок отводит от меня взгляд.
– Какие стены? – это Свин Чёрный.
– Городские, охламон ты сонный, какие ещё? Клюка сказала, Жало Старший подтвердил, так что, слышь, можно наняться камни возить, пока народу не набежало.
– Ка-амни возить, – задумчиво тянет Душок.
– А чего? – голос Змея становится вкрадчивым. – Хорошее дело: возить же, а не носить.
– Точно, – одобряет Свин Чёрный.
– Все ноги стопчешь, пока возок дотянешь, – негромко ворчит Душок, и его приятели начинают смеяться, громко и обидно.
– Дотянешь! – заходится Змей. – Ты-то куда, слышь! Чего ты дотянуть можешь? Какие те камни, немочи?
Свин Чёрный просто ржёт, стучит огромной ладонью по столу, и звук получается такой, как если бы по нему колотили толстой доской, и стол дрожит у меня под руками, и лавка подо мной шатается. Душок молчит, и я не хочу смотреть на него, хотя очень любопытно, как его корёжит.
– И Накер не дотянет, – отсмеявшись, примирительно говорит Змей. – Правду говорю, слышь? Чтоб возки с камнями тягать – мужики нужны, здоровые – во!
Пожимаю плечами. Я-то, может, статью ни чуточки не похож на Змея, но сколько мне довелось перетаскать возков с камнями для обители – ему и не снилось. И я не припомню, чтобы помер после этого.