Пообещай - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Мелан cтр.№ 38

– Нет, просто всегда чисто. Не знаю, почему – мести не нужно.

– Скучаешь?

На нее взглянули хитро и тепло. Со скрытой грустинкой – мол, нет, конечно, я так не думаю. Но вдруг?

– Я не скучаю. Мне здесь лучше – здесь есть ты.

Под подошвами хлюпало; а у них одна на двоих согревающая нить под названием любовь.

– Все хотел спросить – а сезоны-то у вас меняются? Ну, зима бывает, снег?

– Зимы не бывает.

Дар напряженно улыбнулся, качнул головой:

– Снега нет, весны нет, грязи нет. Скучно ведь?

– Скучно.

Они добрели до проржавевшего указателя «Колчановка. 1 км».

Дарин возле него остановился, бросил сумку на взгорок и трясущимися руками прикурил.

* * *

(Stephan Moccio – Manolete)

Дед, кажется, жил здесь с основания «Колчановки». Рубаха насквозь сырая, с длинных седых волос текла вода, а ему хоть бы хны – копал себе землю, как заведенный. И это едва рассвело.

Эмия приблизилась к чужому забору, взялась за него руками, крикнула:

– Дедушка!

Тот вздрогнул, но головы не повернул – подумал, послышалось.

– Де-е-едушка!

– Ась?

И замерла черная от влажной почвы лопата; дед повернулся, сощурил подслеповатые глаза.

– Здравствуйте, дедушка! Мы спросить хотели: Вы знаете, где дом Карины Войт? Подскажете нам?

– Кого? – спросили надтреснутым, лишенным былой мощи голосом.

– Карины Войт. Карины.

– А-а-а… Сын, что ль, пожаловал?

Куривший поодаль Дар попытался выпрямиться и принять вежливый благодушный вид – вышло не очень, – но старик уже перевел взгляд обратно на Эмию.

– Долго ехал-то… Чего так долго?

Эмия растерялась.

– Деда, а дом-то где?

– Дом-то? Вот он… – и большая маслатая рука махнула на строение аккурат после дедова забора.

«Соседи?»

– Только опоздал он, милочка… Она ждала его, ждала. Месяц, как схоронили.

Эмия резко отпустила ограждение, будто то обожгло ей руки; Дар выронил из пальцев в грязь недавно прикуренную сигарету.

– Схоронили на общем кладбище, за рощей. Только памятник не ставили – не на что. Найдете, ежели захочете. Надпись есть. А в доме открыто, заходите – сына она ждала…

(Evanescence – Hello)

Дар, кажется, умер снова. Он когда-то уже умирал – когда забирали от матери чужие руки, когда мелькали перед глазами ряды окон и чужие лица. Когда понял, что ждать некого и незачем.

Старый одноэтажный дом зарос бурьяном. Сад давно не знал ни внимания, ни заботы – видать, хозяйка то ли была стара, то ли болела.

«Но ведь в пятьдесят два – еще не старость…»

«Месяц, как схоронили…»

Он плакал и не замечал этого – шагал по протоптанной годами дорожке от калитки к двери, представлял, как земли касались материнские тапки. Сюда она выходила, встречала гостей, здесь, наверное, развешивала белье – на столбах остались обрывки веревки. Грела на печи воду, гремела тазами, вздыхала, устав…

Висело над деревней серое небо; мокла обитая старым дерматином дверь.

«Почему одна? Куда делся отец?»

Мысль «умер раньше» Дар в мозг допустить уже не мог – не влезла.

Замок никто не закрыл – видать, за домом следил дедок.

«Долго ехал-то, сын…»

Долго.

И приехал к пустой избе, пустым глазницам слепого жилища с забитыми ставнями.

Он не мог, не хотел представлять, как во дворе стоял гроб. Боялся, что сорвется и зарыдает, как маленький, упадет на землю, примется месить пальцами землю прямо на глазах у чужих. И потому смотрел, но не видел, просто шел. Открыл дверь, шагнул внутрь, миновал сени, оказался в чисто выметенной тихой комнате. Отыскал глазами узкую, ровно покрытую покрывалом кровать у стены, сел и закрыл лицо ладонями.

«Я не успел…»

И зарыдал тихо, высоко, зажимая рот руками.

– Дар… Дар…

Его гладили по коленям, но он не отнимал рук от лица, боялся видеть комнату. Вещи, которыми она пользовалась, чашки из которых пила, – все теперь пыльное, забытое.

– Я не успел…

Он убрал руки Эмии с колен и во двор выбрел почти на ощупь. Сел на мокрое крыльцо и вдруг понял, что один камень с сердца не снимет никогда – с ним его когда-нибудь и зароют.

– Мама…

Старая яблоня у стойки с инструментами, ржавая лейка у клумбы. Вдали за деревней легко и свободно шумел лес.

Дар чувствовал, как крючит судорогой пальцы, и не мог их разжать даже для того, чтобы вытащить из пачки новую сигарету.

Эмия сама не знала, что ищет, а, главное, зачем. Наверное, чтобы осталась память, чтобы у него осталось хотя бы ее фото. Если, конечно, вещи не отдали.

Она смотрела за печкой, под кроватью; шукала пальцами по полкам, позади пыльных икон, сдвигала в сторону огарки свечей, возвращала на место.

Здесь много и часто молились. От одиночества.

Зря они приехали сюда – как больно. Может, если бы потом, после Ворот, он бы пережил, а теперь тяжело ей так же, как ему, как будто боль, разделившись на двоих, лишь усилилась.

Черный от копоти совок для золы; старые полотенца с вышивкой. Красиво, рукодельницей была мама – жаль, что ушла, не дождавшись.

Эмия беспрестанно смахивала с глаз слезы – мешали видеть.

Альбом… Ящик… Что-нибудь.

Наконец, ей повезло – под стулом в углу нашлась старая деревянная шкатулка с лакированной крышкой. На крышке молодцы и красны девицы, зима, кони, сани – лица, одежда, фон – все в трещинах.

А в шкатулке груда писем и одно-единственное черно-белое фото на дне.

Женщина на нем сидела прямо, будто фотографировалась на паспорт. В платке, уже немолодая, глаза печальные, усталые – «Дар, вот она…»

Эмия зачем-то перевернула старый снимок – машинально, по инерции – и прочитала:

– Мартемьянова Арина Валентиновна…

Ари… Арина?

Арина?!

Зажав рот ладошкой, Эмия вынеслась на крыльцо, забыв запереть дверь.

– Дар, посмотри! Возьми, посмотри, ну, посмотри же…

Он не оборачивался, не протягивал руку, он как будто сделался старым, как этот дом.

– Дар, посмотри на фото!

Слова нажимали, дергали его за уши, теребили желающее впасть в кому сознание.