Пообещай - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Мелан cтр.№ 20

На нее орали так, что звякали и кастрюли, и старый холодильник. Эмия не удивилась бы, если бы трещинами пошел потолок, – ее собственное тело отреагировало на этот безумный ор сотней мурашек страха по спине.

Но Дар на нее – внезапно побледневшую – уже не смотрел. Он забыл про сковороду с картофелем, забыл, что его нужно мешать. Отошел к окну, уперся ладонями в подоконник и обреченно свесил голову.

– Эмия, – выдавил из себя хрипло, – тебе… лучше выбрать… кого-то другого. Я не здоров.

Она вышла из кухни задом. Не стала добавлять, что уже выбрала его и менять решения не собирается.

Вошла в комнату, закрыла атлас, положила его обратно на стол, а сама уселась на кровать рядом с горой вываленных на покрывало «женских» вещей.

Он вошел в комнату несколько минут спустя; картошка уже не шкворчала – видимо, выключил. Уселся подле нее на кровать и сколько-то молчал, не уверенный в том, что стоит начинать или же продолжать начатый на кухне разговор.

Эмия чувствовала, насколько уязвим в этот момент Дарин, как сильно истончились стенки его сердца, как сильно оно боится не вынести новой боли. Он дрожал внутри, выдыхал, корил себя за любопытство, проклинал за то, что новые знания, возможно, убьют его. Но все же спросил:

– Что… ты читала? Про мать? – поправился: – Про… маму.

Эмия внутренне сжалась от напряжения и тоскливого чувства – того же самого, которое она испытала, когда впервые прочитала тот текст про больницу.

– Она… Она бы никогда тебя не отдала. Я знаю.

– Что…

– Она не хотела отдавать.

– Что ты читала?

Что?

– Я читала, что она дралась за тебя, пыталась отобрать у санитаров, которые тебя уносили. А ведь в тот момент ей запретили даже ходить – сложные роды. Она расталкивала всех, кричала, толкнула одного медбрата так, что тот упал и ударился. Ее хотели судить…

Дар сидел бледный, как мел.

– Ни одна женщина по своей воле никогда бы не отдала своего ребенка, – тихо шептала Эмия. – И я бы дралась, как она. У тебя ее гены, разве не чувствуешь?

– Судили?

– Что?

– Ее осудили?

– Нет, вроде бы. Не знаю, я читала не всю ее жизнь – только тот момент, который касался тебя.

В глазах Дарина дрожали слезы. Как капли жидкого стекла на бетонном лице; а сердце кровит, сердце только что вскрыли – сообщили, что мать дралась. Ему хотелось плакать. За него дралась.

– Ты найдешь ее, – сообщила Эмия с той мягкой уверенностью, с которой подходят к обезумевшему животному (если протянешь руку слишком быстро – отожрет), – мы дойдем до Ворот, твоя жизнь продлится, и ты найдешь ее.

– Найду? – хрипло прошептал Дар. – После стольких лет?

– Ты нужен ей не меньше.

– Она… жила без меня.

– В боли. Любая мать живет без ребенка в боли.

– Не хочу больше, не мучай.

Он сдался, сделался совсем хрупким, болезненно прозрачным в ее восприятии – сильный мужчина с виду, а внутри напуганный и измотанный ребенок.

– Ты… съездишь в Лаво, хорошо? Пора выйти из образа жертвы – ты будешь жить…

– Жертвы? – Дар вспыхнул, как порох. Ох, зря она опять тронула за больное. – Да пошла ты, поняла? Спустилась тут… хер знает откуда… рассуждаешь!

За дверь он вылетел стремительно. Едва успел на ходу сдернуть куртку с крючка.

Картошка так и стояла на плите – наполовину жареная, наполовину сырая и не соленая.

Эмия подцепила одну штучку на вилку, пожевала, поморщилась от хруста, отложила. Невесомо уселась на табурет в кухне, взяла в руки хлеб, вздохнула. Долго сидела пустая, без мыслей, пропуская сквозь каждую клеточку тела чужую боль и собственную печаль, думала о том, что жизнь – это то, что случается с тобой именно сейчас, не завтра. Сейчас грустно, но все равно здорово, потому что за окном шумят деревья и бегут облака, потому что гуляют люди, потому что жизнь. Смерть настигнет их всех – это часть великого замысла, – но пока еще есть время и что-то можно изменить.

Все наладится – эмоции остынут. И вернется домой Дар.

* * *

Детская площадка смотрелась насильно-праздничным пятном в центре унылого двора. Вокруг бурый газон, дальше строгие росчерки голых лип и серые многоэтажки с проплешинами розоватого цвета между рядами окон. А детские горки синие, зеленые, красные, как куртка одинокого мальчишки, стоящего у качели.

Дар курил и даже не чувствовал запаха дыма, который вдыхал. Что-то внутри него дрожало с той самой минуты, когда в разговоре всплыло слово «мама»… Он давным-давно запретил себе думать о ней, и тут Эмия руками по локоть залезла в самое мягкое месиво его души.

Больно, черт возьми. Наверное, болезненнее пустой надежды ничего нет.

Богиня? Дура? В этот момент он совершенно искренне ее ненавидел – дуру. Разве можно так? Да, мужик, но живой ведь, тоже умеет чувствовать.

Дар устал стоять и рухнул на ближайшую лавку, как старик. Сгорбился, свесил руки с тлеющей сигаретой между колен. Сам же поперхнулся дымом, откашлялся, затянулся еще раз.

Он давно жил один, не привык, оказывается. Ни к общению, ни к правде.

«Жертва».

Это слово царапало и обижало – он не жертва. Он просто родился не таким, как все. Ущербным. И да, сука ее дери, он жертва! А как еще?

Лужи под ногами, промозглый ветер – мерзла голова, он забыл шапку. И каким-то стеклянным и в то же время необъятным сделался мир. Слишком большим, чтобы его понять, слишком сложным – все эти переплетения, судьбы, зависимости, случайности. Почему одним все, а другим ничего?

Взгляд из мира внутреннего, как батискаф, всплыл в мир внешний и сразу же наткнулся на припаркованные у подъезда машины – все грязные, будто после «сафари».

У него никогда не было машины. И не будет. Даже велосипеда, мать его, не было – ни в детстве, ни в юношестве.

А после мысль, как разряд тока: да он же и, правда, думает, как жертва. Сидит, нудит, если не вслух, но внутри собственной башки. Привык, даже не замечает.

Не будет машины – и что с того? Много чего не будет, у всех чего-то не будет.

От неожиданного откровения Дар даже выдохнул как-то иначе, с облегчением – принял внутри очевидное «ты – обиженная зануда» и удивился. Почему раньше не замечал.

Время сквозь пальцы. Время течет, когда ты спишь, ешь, погружен в собственные мысли. Времени плевать, замечаешь ты его или нет, – а в запасе четыре недели.

Да, «Ч.Е.Н.Т», да, смертник, но стоит ли из-за этого до последнего воротить в гордыне морду?

Может, Эмия права?

Дарин вдруг впервые позволил себе подумать о поездке в Лаво. Не о картинке, не о мечте, которую не достать, но о том, что вдруг стало для него реальным, – полете на самолете. Пусть за чужой счет, пусть он никогда не отдаст деньги за билет. Но ведь верно говорит та, кто осталась в его квартире: сколько можно дуться на жизнь, которая дает тебе шанс?