Гаитэ и не глядя в сторону Сезара чувствовала на себе его горячий, обжигающий взгляд, полный неподдельного интереса — интереса и к ней, и к предмету разговора.
— Это то, во что вы верите? В то, что все люди хорошие? — приподнял он брови.
— Я не верю в то, что все люди хорошие. Я верю в то, что хочу быть с теми, кто пытается оставаться добрым в нашем, таком не добром, мире.
— Зачем вам это? Если вы не верите в Бога и в высшую благодать? — презрительно усмехнулся Сезар.
— Во-первых, я не говорила такого, я лишь утверждала, что духи иначе видят тот мир, чем его описывают наши религии. А, во-вторых, быть добрым куда сложнее, чем злым, а я с детства предпочитала сложные задания… Вы надо мной смеётесь?!
— Над вами? Нет! — всё ещё смеясь, тряхнул он головой. — Но ход ваших мыслей кажется мне занятным. Как и вы сами. Скажите, а вы не думали, что всё это ваше общение с духами всего лишь самообман? Что на самом деле это не более, чем разыгравшееся воображение?
— К сожалению, я совершенно точно знаю, что они реальны. Но в последнее время я вижу их всё реже. И рада этому.
— Почему?
— Потому что это очень страшно видеть то, чего не видит никто.
— Разве это не делает вас особенной?
— Это делает меня странной, непохожей на других.
— Но так это же хорошо!
— Вовсе нет. Вам не понять. Никому не понять, пока не переживёшь. Это как уродство или клеймо, которые ты вынужден скрывать от людей.
— Но благодаря вашему дары вы способны лечить.
— Ничто не даётся даром. Исцеляя, я чувствую ту же боль, что и человек, которому я помогаю, а это тоже нельзя назвать приятным.
— Чувствуете боль? Вот как? — в задумчивости Сезар заложил руки за спину. — Не знал. Мне жаль.
— А мне — нет. Чтобы спасти чью-то жизнь, можно немного и потерпеть. Особенно, если эта жизнь дорога тебе. Но иногда люди готовы требовать невозможного, ведь даже мой дар не всегда может спасти. А когда человек доведён до отчаяния, его поступки бывает сложно предугадать. В общем, всё запутано и непросто. Мой дар сложный, и всё же он часть меня, и я сумела примириться с его существованием.
Гаитэ, увлечённая разговором сама не заметила, как перешла к простому, дружескому тону. Не часто ей удавалось с кем-то поговорить об этом, а когда случалось, люди либо благоговели, либо пугались, но Сезар проявлял лишь здоровый интерес и не более.
— Все мы со временем учимся ладить с худшей своею частью, — улыбнулся он.
Они шли мимо нежных голубых цветов, распустившихся среди других плевелов. Цветы были прелестны и, перехватив взгляд Гаитэ, Сезар стремительно наклонился, сорвал и протянул их ей. И тут же пожалел об этом. Хрупкое равновесие, на мгновение восстановившиеся между ними, было нарушено этим жестом, пусть отдалённо, но романтическим.
А Гаитэ приняла решение избегать всякого намёка на нечто подобное.
— Прошу вас, возьмите! В благодарность за нашу приятную беседу, — со вздохом проговорим Сезар.
Гаитэ, поколебавшись, всё-таки приняла цветы из его рук.
— Кажется, карета уже миновала сложный участок дороги? Да и ветер слишком прохладный. Я хотела бы вернуться.
— Как пожелаете, сеньорита, — со вздохом кивнул Сезар. — Если вы замерзли, я прикажу подать в карету жаровню.
— Это лишнее. Не стоит задерживаться из-за мелочей, — вежливо улыбнулась она.
Уже почти дойдя до своего возка, она обернулась, чтобы увидеть, как Сезар стоит и тоскливо смотрит ей вслед, а холодный ветер треплет его густые, чёрные волосы.
Гаитэ и в самом деле чувствовала себя замершей, словно бы душа её была стеклянной колбочкой, покрывшейся изнутри первым налётом инея. Удивительно неприятное чувство, какое бывает, когда подойдёшь к обрыву или к краю пропасти. Щемит сердце, такая оторопь и страх перед высотой, что так и хочется сделать шаг вперёд, чтобы избавиться от всех ощущений разом.
Она так и сделала — шагнула, торопясь сжечь за собой мосты, отрезая себе путь к отступлению. Не потому ли она так поспешно уступила Торну, чтобы излечиться от подвешенного состояния, в котором пребывала с первого дня появления во императорском дворце?
Даже наедине с собой, мысленно, Гаитэ старательно избегала думать о том, что в обществе Сезара она чувствует себя комфортнее и естественнее, чем рядом с Торном. Избегала с такой осторожностью, как если бы у воздуха, окружающего её в одиночестве, были уши, глаза или мысли.
Почему? Почему так происходит? Что с ней не так?
Торн — её наречённой и совсем недавно она познала в его объятиях наслаждение. Он был так нежен с нею.
Да, возможно, они поторопились, но ведь рано или поздно то, что случилось, всё равно должно было произойти. Так откуда эта леденящая тоска и ощущение потери? Будто она предала часть самой себя?
В какой-то степени её сомнения понятны. Гаитэ выросла в строгих правилах, привыкла к жестким рамкам, которые в глубине души сама же ненавидела. Она хотела сломать их, поступить так, как ей представлялось смелым, чтобы обрести свободу. Вот и поступила. Только теперь чувствовала себя какой угодно, только не свободной.
Наконец она поняла, почему с самого начала совместное путешествие с Сезаром так пугало её. Гаитэ никогда не имела тенденцию отрицать правду, какой бы та не была. И она понимала, что назревает проблема. Совместный путь, общая дорога, когда невозможно друг от друга умчаться, когда нет возможности запереть дверь на ключ и спрятаться за высокой стеной; дорога, стирающая рамки, ограждённая лишь горизонтом, не лучший способ держать дистанцию между мужчиной и женщиной.
Гаитэ пыталась успокоить саму себя, убеждая, что пригрезившееся понимание между ней и Сезаром было лишь миражом.
Нет, ну какое понимание может быть между ней и этим человеком, жестоким, коварным, беспринципным в достижении цели? Его энергия и сила не могут не привлекать, но сложно отрицать то, что человека более неприятного она в жизни не встречала.
«Положа руку на сердце, разве Торн чем-то лучше своего брата? — пронеслась шальная и в тоже время удивительно разумная мысль. — Вся разница в том, что на старшего брата ты изначально смотрела как на необходимое зло, с которым придётся смириться, к которому необходимо искать подход. В Торне ты видела средство для выживания и обретения власти, но, поскольку такой трезвый, холодный, жёсткий подход слишком напоминает тех, кого ты презираешь, проще было убедить себя поверить во внезапную влюблённость. Это не мешает продолжать видеть в себе бедную, неискушённую, ни в чём невиноватую провинциалочку? Но давай смотреть правде в лицо: не так уж ты бедна и не искушена. Ты интуитивно выбрала Торна потому, что тебе кажется — управлять им будет проще, чем Сезаром».
От подобных мыслей начинала болеть голова. Они словно не ей принадлежали. Не той, какой она привыкла быть — доброй, честной, готовой к самопожертвованию, а той, кто воистину была дочерью своей матери.