Хоккенхаймская ведьма - читать онлайн книгу. Автор: Борис Конофальский cтр.№ 75

— Зачем пришла, ведьма? — спросил кавалер с трудом. — Рано ещё. Я в девяти осадах выжил. Семь больших битв пережил. Я из чумного города ушёл. Я с твоей хозяйкой, со смертью знакомец, она меня нигде, покамест, не брала.

Матушка Кримхильда стояла и молчала. Нависала над ним не отводя чёрных глаз бездонных.

Тут кавалер силы обрёл, вздохнул глубоко и сказал её:

— Зачем же тебе венок девичий? Не носи его старая тварь, ишь ты, чистою себя мнишь?

Она как будто обиделась, перестала улыбаться, рот свой открыла, а он полон жижи чёрной, не то крови гнилой, не то грязи, и капли этой жижи стали капать на постель кавалеру, да на руку ему.

Он и рад из-под капель руку убрать, но сил только на разговор хватит, на крик:

— Прочь пошла, прочь, говорю. И венок сними, ведьма.

А она не идёт, лицо белое у неё, подстать савану, а рот чёрный у неё, подстать глазам страшным. И пальцами двумя, теми, что самые длинные, к нему тянется, тянется медленно. Не спешит, а куда ей спешить.

— Сгинь ты, — сипит кавалер дыша тяжко и глаз от пальцев не отводя, — сгинь, утро настанет, так приду к тебе, сожгу вместе с кроватью.

Но не боится она, так и тянется к нему двумя перстами, узловаты они, а на них ногти жёлтые, плоские, длинные как у крота. Такими ногтями хорошо могильную землю рыть, легко рыть. А он, где силы то взял, руку поднял и схватил её за саван, и говорил яростно глядя ей в глаза:

— Венок, венок сними тварь, не смей носить его, проклятущая!

И тут его лба перстами она коснулась. Словно железо в кожу вошло. И ожгло его угольями, глаза заломило, захотел он встать и кричать, меч взять и рубить старую, пока куски от неё падать не начнут, да вдруг в комнате темно стало и тихо. Ослабла рука, что саван сжимала, и упала на перину.

Тихо стало. Ночь была. И кроме него никого не было. Ни девушки не было, ни старухи. Ни шороха, ни света. А вот ломота в членах и жжение в глазах было.

Кавалер приподнялся на локте, и это ему не просто далось, и позвал:

— Ёган, монах.

Никто не ответил ему. Да и кто бы ответил, все внизу спали в людской, а он не кричал, а шептал:

— Дьяволы! Монах, Ёган!

И снова никто его не услышал. Тогда надумал он встать, ноги с кровати спустил, сел кое-как, посидел, отдышался и решился.

Собрался с силами и встал. А во рту знакомый вкус железа, и на тебе, потекла кровь из носа. Он рукой её стал вытирать, и не устоял, повалился на кровать, и после на пол. И встать уже не смог, так и остался лежать на холодном полу без памяти, хотя рядом был ковёр.

Монах брат Ипполит, хоть и молод был, уже мнил себя знатоком в болезнях и врачеваниях. Он с детства помогал опытному врачу, тоже монаху, в одном тихом монастыре. Многому, действительно, научился к своим восемнадцати годам. Он прочёл большую кучу медицинских книг. Он легко мог зашить рану или вправить кость. Смешать сонное зелье или зелье от болей, знал, как лечить целую кучу разных болезней. А тут он был бессилен, он даже не мог поставить диагноз.

Кавалера нашли утром на полу, залитом кровью. Ёган был перепуган до смерти, аж руки тряслись у бедолаги. Чуть не уронил господина, когда с Сычом, Максимилианом и Ипполитом укладывали его в постель. Сыч и сам был обескуражен, а мальчишка Максимилиан таращился на кровь вокруг и видно, что тоже был расстроен. Потом все суетились бестолково. Грели воду, зачем-то рвали простыню на тряпки, бегали за едой, вдруг господин очнётся и решит есть. Монах же принёс стул, сел у кровати, смотрел и смотрел на кавалера пытаясь понять, что за хворь с ним приключилась. Отчего он не в себе. Он трогал его за руку, смотрел, есть ли в жилах биение, трогал разные органы, читал о том, что печень от отравлений распухает. Но у кавалера печень была нормальная. Всё время трогал голову, думая, что жар подскажет ему диагноз. Но жара особо и не было: холера, тиф, чума отпадали. Ипполит опять склонялся к отравлению. Решили промывать господину чрево от яда. Намешали тёплой воды с солью, стали вливать её в Волкова. Тот хоть и был без сознания, а воду пить не хотел. Намучились. Ипполит тогда стал пичкать его всеми, что были у него, лекарствами. Ну, а что он ещё мог делать, когда на него все остальные смотрели с надёжей. С последней надеждой. И понятно, времена то непростые. Кому охота остаться без господина. Никому. Вот и давай брат Ипполит выручай людей.

Он и старался. Да знать бы, что делать. А он не знал, вот оттого и руки у него тряслись, и все видели это. И ещё больше грустили. Особенно Ёган был грустен. Глаза на мокром месте, мужик ещё называется. Спрашивал то и дело шмыгая носом:

— Неужто помрёт? А? Помрёт?

— Да заткнись ты уже, корова деревенская, — орал на него Сыч, — и без тебя тошно. Заладил дурак: «Помрёт, помрёт», дай монаху разобраться.

А Максимилиан вдруг взял тряпку и стал с пола кровь вытирать, хотя и не его это, не благородное это дело. Кони и доспехи его, а тряпка половая — нет. А он тёр, и поглядывал на кавалера. А тот спит словно, только рот раскрыл и тяжко дышит.

Может оттого, что мешали они все, Ипполит их из покоев и погнал, говорил:

— Полдень уже, есть идите.

— Пошли все, — командовал Сыч, — не будем мешать учёному человеку.

Монах же поел только к вечеру, сидел, от постели не отходил, ему пришлось принести еды в покои. Ипполит боялся, что отойдет, а кавалер в себя придёт. А ему очень надобно было спросить у него, где боль и каковы чувства его. По-другому узнать, что у Волкова за болезнь он уже и не чаял.

Волков только под вечер в себя пришёл, но ничего про самочувствие монаху не сказал, а просил пить, и пил воду жадно. Ипполит погоревал, что лекарств в воду не подмешал никаких. Стал он потом тихо допрашивать господина, что, мол, и как у него, да где болит. Но как воды господин выпил, так и снова в беспамятство впал. И монаху осталось только молиться.

Следующим днём пришёл распорядитель Вацлав. И вежлив не был. Видно прознал, подлец, про болезнь господина и теперь грубо говорил со слугами его. К нему пошёл брат Ипполит говорить. Ну не Ёгана же посылать. Не Сыча. А Максимилиан заробел. Требовал Вацлав денег за два дня, немало просил, говорил дать ему шесть талеров. Иначе грозился звать стражу. Ипполит просил времени, и пошёл советоваться с остальными. На совете решили денег дать, но немного. Решили дать талер. Пока, а там может и господин отживеет. С талером монах пошёл к Вацлаву, а тот как талер увидел, так стал зол, и стал браниться. Велел завтра все деньги принести, иначе обещал звать стражу. И отвести всех в холодный дом. Но талер забрал.

— Чего он лается, — говорил Сыч, — у нас только лошадей на сто талеров, неужто не расплатимся с ним. Да для господина пять талеров это тьфу…

Хотел всех взбодрить Сыч, но Ёган тут опять стал всхлипывать. И Максимилиан грустен стал. А монах ушёл в покои господина, даже не поев.

— Вот чего ты? — злился Сыч на Ёгана.