Родина - читать онлайн книгу. Автор: Фернандо Арамбуру cтр.№ 102

– Спасибо, но знаешь, что я должна тебе сказать, братец? У меня сразу бы поднялось настроение, если бы ты держался повеселее.

– Ну, веселость – это я оставляю для тебя.

– Издеваешься?

– Нет, но здесь нам радоваться особо нечему. Я уверен: ты правильно делаешь, что уезжаешь. Да и что ты, собственно, за собой оставляешь? Разрушенную семью, убитого отца.

– Я оставляю вас, тебя и маму. Отца – нет. Отец всегда будет тут, у меня внутри. – И она пылко указала рукой на сердце.

– Это ты хорошо сказала, сестра. Я не стану снова и снова напоминать тебе, что нам довелось пережить. Прошу только об одном: время от времени звони матери. Скажи ей что-нибудь приятное, напиши письмо, ладно? Может, пришлешь посылку с какими-нибудь тамошними продуктами. Чтобы она чувствовала, что ее любят, понимаешь? Большого труда это тебе не составит.

Так они стояли и разговаривали, пока не показался поезд. Когда ты доберешься до места? Тебя встретят? Ты сообщишь нам свой почтовый адрес? И все такое прочее. Потом он выразил готовность сделать для нее все, что нужно: если тебе что-то понадобится, если придется оформлять какие-то бумаги, не сомневайся, что…

– Как его, кстати, зовут?

– Клаус-Дитер.

Шавьер, кивнув головой, повторил про себя имя. Может, это следовало понять как своего рода одобрение? Потом он снова попросил Нерею не забывать про маму. Потому что мама… и кроме того, мама… Короче, завел обычную свою песню…

У вагонной двери он нежно расцеловал сестру в обе щеки. И помог поднять тяжелый чемодан. После чего резко развернулся и направился к выходу, не дожидаясь, пока поезд тронется. У Нереи в голове мелькнула мысль: брат просто не хочет, чтобы она видела его волнение.

Ее брат, грустный доктор, – высокий, с каждым днем все более худой. Мужчина с седыми висками (с каких это пор?) шел, глядя себе под ноги. Чтобы не пришлось здороваться, если попадется кто-то знакомый? Эти удаляющиеся плечи – плечи очень одинокого человека. Неужели не обернется, чтобы махнуть на прощанье рукой своей сестре? Нет, не обернулся.

Нерея еще какое-то время задумчиво наблюдала за ним в окошко. Я уеду не заплакав. В ушах ее звучали слова известной песни. Бедный Шавьер, всю жизнь выбивался из сил, чтобы занять хорошее положение в обществе, чтобы порадовать отца и мать. Вон он идет, словно стараясь спрятаться от посторонних глаз, человек, который никогда не разбил ни одной тарелки, который не умеет сам покупать себе одежду, человек в темно-синем свитере, накинутом на плечи с завязанными на груди рукавами, в клетчатой рубашке, которую некому погладить. Еще несколько шагов – и он скроется в здании вокзала. Но он и тогда не обернулся.

Через несколько секунд закрылись двери. Поезд тронулся. На небольшой скорости он миновал район Гросс. Там под некоторыми окнами, выходящими на железнодорожные пути, сушилось белье. Еще долго Нерея стояла у окна, наслаждаясь острым ощущением расставания. Порт Пасахес, гора Хайякибель, пригород Рентерии – верилось, что все это она видит в последний раз, – ну и наплевать. Я уеду не заплакав. Наконец, незадолго до границы, Нерея села. Паспорт! Сердце бешено колотилось, пока она искала его в сумке. Вот. Уф, надо же, до чего испугалась.

Когда Нерея сошла с поезда на вокзале Гёттингена, ей смертельно хотелось спать. День 10 октября катился к вечеру. Господи, какой дождь! Словами не описать. Там, где заканчивался крытый перрон, по земле тянулся слой тумана. Дождевые капли, разбиваясь, превращались в пар. Во всяком случае, именно такое создавалось впечатление. А вдалеке, над крышами домов и кронами деревьев, между тучами проглядывало яркое небо. Разреженный дневной свет и шум сильного ливня.

Люди? Почти никого. Не было и ее белокурого мальчика. Может, он в здании вокзала, прячется от непогоды? Нет. Или вышел на площадь? И там его не было. Наверняка уже ушел, потому что ему наскучило ждать. Она должна была приехать еще несколько часов назад, но в Бельгии железнодорожники объявили забастовку – вот уж не повезло так не повезло, – и ночной поезд сделал огромный крюк, поэтому Нерея опоздала на следующую пересадку. И вот теперь она стояла на вокзале в Гёттингене одна со своим тяжелым чемоданом, до смерти уставшая после суток, проведенных в дороге. Но она с удовольствием осмотрелась по сторонам. Очень скоро все это станет для меня родным.

Нерея знала на память адрес Клауса-Дитера. Всю дорогу тренировалась, стараясь правильно произносить название улицы и номер дома. По-немецки она умела считать до ста. Мало того, за время пути выучила по словарю длинный список слов. Двести пятьдесят пять слов, которые выбрала по своему усмотрению. Названия того и сего, около тридцати прилагательных и много глаголов. Сегодня утром и потом, сразу после обеда, несколько раз прошлась по этому списку. Кто знает, может, немецкий станет когда-нибудь основным для меня языком. Для меня и для моих детей – наполовину белокурых, двух девочек и одного мальчика. Она все спланировала/продумала и теперь улыбалась: у каждого будет один глаз карий, другой голубой. Да, а еще мальчика они назовут в честь покойного деда.

Адрес был у нее записан на клочке бумаги: Кройцбергринг, 21. Перед своей поездкой в Эдинбург Клаус-Дитер объяснил ей в письме, пестревшем милыми ошибками, что эта улица расположена прямо за университетом, если идти пешком, то есть где-то в пятнадцати минутах ходьбы от вокзала. Хорошо, а где находится университет? Кто бы знал. Дождь все лупил и лупил. Нерея чувствовала, что ни за что не сумеет произнести слово Кройцбергринг так, чтобы ее поняли. Но даже если это получится у нее более или менее сносно, как она потом поймет объяснения? Так что, вместо того чтобы просить помощи у кого-то из местных, она села в такси и показала водителю записанный на бумажке адрес.

В машине она чуть не заснула. Ей хотелось набраться впечатлений от нового для нее мира, и она смотрела в окошко на детали городского пейзажа, хотя и сквозь закрывавшую все пелену усталости. А чему тут удивляться? Ночью она не могла сомкнуть глаз, слушая перестук колес. Вагон болтало, а еще – жара, неприятное присутствие еще пяти чужих/дышащих/босых тел на спальных полках. Слава богу, ей досталась верхняя, а снизу лежал старик в майке, который через полчаса после отправления уже храпел как разбитый колокол.

Такси довезло ее до места меньше чем за пять минут. Нерея еще плохо ориентировалась в немецких марках. Чтобы не пришлось считать деньги, дала таксисту купюру в сто марок и, кажется, хотя она в этом не уверена, здорово переплатила. Иначе как объяснить излишнюю услужливость водителя, который донес ей чемодан до самого подъезда и осыпал несомненно любезными, хотя и совершенно непонятными, пожеланиями.

Нерея остановилась перед рядом почтовых ящиков, не очень чистых, кстати сказать. Вот оно: Клаус-Дитер Кирстен – написано фломастером на полоске бумаги рядом с другими именами. Она вообразила руку немецкого почтальона в тот миг, когда он бросает в металлический ящик ее письма, переполненные нежностью, тоской и одиночеством, сочиненные знойным летом в Сарагосе. Она достала из сумки флакончик духов и брызнула на себя два раза, прежде чем начать подниматься по скрипучей деревянной лестнице, ухватив чемодан обеими руками. Второй этаж, третий, четвертый. На лестничной площадке рядом с дверью у стены стояло что-то вроде невысокого стеллажа без задней стенки – пять полок, уставленных обувью. Прежде чем нажать на звонок, Нерея быстро пригладила волосы, уже готовясь к объятию и поцелую в губы.