Толстовский дом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Колина cтр.№ 134

…«Не могу понять, как получилось, что весь этот кошмар превратился в “своевременное разоблачение”?» – сказала Ольга Алексеевна. Смирнов пожал плечами – да вот как-то так… Думал ли он, выходя от первого, – как?.. Нет. Думать о таких вещах – это по части Ольги Алексеевны, лирика.

…Впрочем, одна лирическая мысль на выходе из кабинета все же была, вот какая: «У Алены с Аришей папаша – ого-го-го!..» И вслед за ней счастливое – Аленочка, его солнышко, птичка, заинька, слава тебе господи, тень ее не коснулась, у нее все хорошо… А больше ни о чем – как избежал позора, как превратил неприятности в победу – не думал. Думал, что ему нужно уничтожить заместителя.

За развитием дела Смирнов, конечно, следил: обвинительное заключение по делу о подпольном производстве в Петроградском районе г. Ленинграда составило более пятидесяти томов. За время следствия Кулакова дважды соединяли с первым секретарем Ленинградского обкома, и после разговора генеральный прокурор – лично – дважды – обещал Кулакова расстрелять, если он не выдаст деньги и ценности. Деньги, лежащие на счетах Сбербанка на предъявителя, Кулаков Н. С. выдал, суммой следствие осталось неудовлетворено. Кулаков утверждал, что это все деньги, – так ли это или же это была только часть, естественно, знал только он. Кулаков Н. С. был осужден – как он и сказал Смирнову, не ошибся ни на год – на двенадцать лет лишения свободы.

Лето

Про другое

Дверь открыл Виталик, в руке у него была бутылка вина, к которой, как было написано в милицейском протоколе, он «постоянно прикладывался». Потом ему вменялось в вину, что был пьян, но он не был пьян, а был возбужден тем особым возбуждением, которое всегда находило на него в компании, особенно радостно и неподвластно булькающим, когда вечеринка была у него дома, – когда он был хозяином вечеринки, его просто несла волна желания насмешить публику. Смешно? Чего изволите, чтобы было смешно?..

Виталик открыл дверь, увидел стоящего на площадке милиционера.

– Шум. Музыка. Шум, музыка после одиннадцати, – сказал милиционер.

– Кто пришел, кто там? – спросил кто-то из гостей и, увидев милиционера в форме, отпрянул, кинув остальным чуть испуганное «милиция…».

– Кто там? Нищий… Н-на хрен нищих! – не раздумывая, сказал Виталик и под общий смех захлопнул дверь перед носом милиционера, благо что нос ему не прищемил. Почти что прищемленный нос тоже потом фигурировал в отчете.

Посмотрим на эту ситуацию со стороны Виталика – в буквальном смысле слова со стороны Виталика – из его прихожей: перед ним тупой мент, в его доме совершенно неуместный, особенно при гостях, и от возбуждения, кривляния-позирования он и брякнул – и тут же забыл. Но если взглянуть с другой стороны, с лестничной площадки: милиционер при исполнении, а перед ним Виталик, аристократически тонкий-нежный, слабо-зеленого цвета, – обозвал его нищим, послал на хрен, захлопнул дверь. Чрезвычайно вызывающе получилось, оскорбительно, тем более что милиционер был свой – Коля-мент из той самой коммуналки с первого этажа, где жила «старая барыня на вате», лимитчик – и Виталика ненавидел лично и как классово чуждый элемент.

Лично – Виталик был ему физически неприятен – самая простая и понятная причина ненависти. Весь он узкий-длинный, узкое худое лицо, длинный нос, узкие плечи, и чувствуется в нем какая-то немужская нервность, чувствительность, возбудимость, и еще – что при этой нервности повлиять на него трудно, он сам по себе, в общем, слишком интеллигентный, сопляк-мозгляк. Все говорят: «Ах, талантливый, ах, артистичный… ах, у него харизма от отца…»

А как классово чуждый элемент – как не ненавидеть, если у мальчишки такая огромная квартира в центре и живет он там один?! И весь июнь, как школу закончил, у него вечеринки, музыка… А двор-то – колодец!..

Никакого навета со стороны соседей не было – у Виталика весь июнь собирались компании, но как говорили, танцевали, топотали, слышно не было, в Толстовском доме толстые стены, а вот громкая музыка во дворе-колодце при настежь открытых в июне окнах действительно звучит нагло так, беззастенчиво, как будто прямо во дворе поставили усилитель.

Вечеринки у Виталика не обязательно были вызывающими. Когда собирались только свои – Алена с Аришей, Лева, Таня, – вечеринки были в разговорном жанре. На этот раз своих никого не было, а пили, шумели, плясали, выглядывали в окна так много чужих, что обалдевшие от шума соседи снизу, не желая вызывать милицию, попросили Колю-мента заглянуть по-соседски и разогнать или хотя бы пугануть распоясавшихся детишек. Соседи снизу на Виталика Светлане стучали, у Виталика с ними было – холодное недоброжелательство, а у Светланы полное понимание. Когда к Виталику неожиданно вселились Лева Резник и Таня Кутельман, она даже отчасти обрадовалась – их ссора с родителями ее не касается, а сами они хорошие еврейские дети, в доме хорошие еврейские разговоры об умном, Виталик в порядке… Но Лева с Таней вскоре вернулись по домам, и с тех пор как Виталик остался один, он словно с цепи сорвался – пьянки-гулянки без конца…

Виталик захлопнул перед Колей-ментом дверь, и вечер пошел как всегда, но через полчаса в квартиру прибыл наряд милиции, и Виталика увезли – вывели из подъезда, под соседский шепоток «а что она хотела, оставила мальчишку одного…», посадили в милицейскую машину и увезли. И только через час вернули, вернули в целости и сохранности, – привезла Светлана. Виталик вышел из ее красных «Жигулей» с видом отшлепанного газетой щенка – не больно, но обидно… А из окна коммуналки на первом этаже Коля-мент в майке, с радостной рожей – ну что, огурец, заработал привод? Официальный привод в милицию означал… плохо, очень плохо для характеристики, для поступления в институт. Светлана в дом не вошла – со двора впихнула в подъезд, сказала «до завтра» зловещим голосом, и не успели еще красные «Жигули» выехать из двора, как Виталик развернулся у лифта и направился в подъезд напротив – к Арише. Где был Аришей укоризненно обсмотрен, обшептан, накормлен, а также благожелательно расспрошен Ольгой Алексеевной о планах на будущее, в общем, был приведен в прежнее, до привода, душевное состояние. Про привод Ольга Алексеевна не знала, да и откуда – она ведь никогда не судачила с кумушками во дворе.

Бывают натуры, которым все благоприятствует, и даже тень чужих негативных эмоций их не касается. Так в Аришином мире словно была одна лишь любовь, и «ее ранние близкие отношения с Виталиком» (выражение Ольги Алексеевны), которые, казалось бы, должны были вызывать у родителей неодобрение, Смирновыми молчаливо поощрялись.

Андрей Петрович и Ольга Алексеевна больше всего уважали успех, положение. В глубине души Андрей Петрович считал всех представителей творческой интеллигенции людьми легковесными и легко добившимися успеха – благодаря всего лишь природным талантам. Он и называл их всех, независимо от того, играли они, пели или танцевали, общим ворчливым «а-а… балеруны…». Светлана Ростова была типичный представитель «балерунов», певица Кировского театра, но сам Ростов, лауреат международных конкурсов, был знаменитостью, семья Ростовых была на самом верху иерархии городской творческой интеллигенции, и то, что девочки вхожи в такой дом, было лестно.