Толстовский дом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Колина cтр.№ 123

«Математика, олимпиада, в этом году олимпиада в Будапеште, это соцстрана, у тебя есть шанс, Гриша Перельман поедет и победит, сколько ты решил задач?!» – кричала Фира, прорываясь в Левину комнату. Лева сидел за столом, не оглядываясь, не поднимая головы. Она кричала: «Посмотри на меня!», он поворачивался, смотрел. Но лучше бы не смотрел! Фира считывала в его глазах «мама, уйди!», заходилась от обиды и опять кричала: «Сколько ты решил задач?! Олимпиада, Будапешт не Америка, победа, университет, матмех, твое будущее, победа… Гриша Перельман победит… Что это у тебя на столе – не математика? Стихи?! Почему стихи, почему не математика?! Сколько ты решил задач?! Математическая олимпиада – это спорт, чтобы победить, нужна воля к победе, а где ты был вчера после школы до вечера? Ах, гулял… ах, с Таней!.. А в субботу ходил в кино – с Таней, но как же олимпиада?! Сколько ты решил задач?!»… Лева вылезал из-за стола, демонстративно ложился на кровать, лежал, закинув руки за голову, глядел в потолок. Фира стояла в изножье кровати, в этой комнатке-кладовке она не могла продвинуться дальше – как у Винни-Пуха, застрявшего в норе Кролика, торчал наружу зад, так Фирина попа торчала из Левиной комнаты в коридор. Со стороны эта сцена могла показаться комичной. И также могло показаться смешным, что в семье гения теперь все время звучало прежде неслыханное – занимайся, занимайся, занимайся! Занимайся, Левочка! Ты занимаешься, Левочка? У нас одна цель, Левочка!..

В хорошем настроении Лева называл все это «контроль, бессмысленный и беспощадный», в плохом рассудительно говорил «я из-за тебя возненавижу математику». Было и совсем стыдное, казалось, невозможное между ними.

– Ты в кружок, Левочка?

– Нет, я к Тане. Тане нужно алгебру сделать.

– Нет! Ты не пойдешь! Ты… тебе нужно заниматься, – решительно сказала Фира.

Выкрикнув «Я ненавижу математику!» – прозвучало как будто «я тебя ненавижу!» – Лева ушел, а Фира осталась за дверью с опрокинутым лицом и в закрывшуюся перед ней дверь, на всю квартиру, на радость соседкам, выкрикнула глупое: «Никто не смеет так со мной разговаривать!»

Если бы Фира увидела такую сцену в кино, она, педагог, не чуждый психоанализа, сказала бы, что мать ведет себя как брошенная любовница, строит отношения с сыном как с мужчиной, сама провоцирует сына на неповиновение, проверяя, насколько еще сильна ее власть. Реакция на измену может быть двоякой: слабые женщины становятся еще слабей, затихают, сильные реагируют агрессивно, им нужно показать свою власть, подавить, контролировать, чтобы у него земля под ногами горела! Умница Фира, но… это для других, а для себя – ночью раскаивалась в сделанных днем глупостях, а днем в полную силу прорывалось ее властное желание быть любимой, самой любимой, а если ее не любят – подавить.

Стыдные сцены повторялись все чаще, и поводом могло послужить что угодно, а иногда и повода не было. Лева кричал, и она кричала еще громче, она плакала, он просил прощения, она плакала еще сильней, просила прощения и страстно шептала «не знаю, что со мной». Мирились и затем опять – на любое упоминание Тани она зажигалась как спичка. Если бы ее ученики увидели ее дома, они не узнали бы энергичную красавицу Фиру Зельмановну в этой то плачущей, то кричащей, то изо всех сил сдерживающейся женщине-истеричке… Она вела себя как истеричка.

Фирина мама Мария Моисеевна хоть и не верила в Бога, но часто говорила: «Никогда не знаешь, как Бог накажет». Бог наказал Фиру изобретательно, на ее же поле.

За свою женскую жизнь Фире ни на мгновение не пришлось почувствовать себя отвергнутой: в юности, когда раздают оценки красоте, она была «самая красивая», во взрослой жизни, определяющей женский успех уже не количеством влюбленных, а качеством имеющейся любви, в любви никогда не унижалась и не унижала, самая любимая, богачка, владеющая самым прекрасным на свете Левой, главным мужчиной в ее жизни, красавцем Ильей, умницей Кутельманом. Но зато теперь!.. За время Левиной любви к Тане она прожила полноценную женскую жизнь: поруганная любовь, предательство, унижение и почти смирение – пусть будет соперница, только пусть он и меня любит. Никогда не знаешь, как Бог накажет, но уж точно шлепнет по самому больному.

Возвращаясь к математике – Левины шансы на победу были так велики, как только возможно, и сам Лева был в себе уверен, и Фира нисколько в нем не сомневалась, и все это – крики, скандалы, давление, контроль, бессмысленный и беспощадный, – было не про олимпиаду, а про любовь.

– … Ты представляешь, она его, видите ли, не любит!.. – возмущенно сказала Фира и тут же по-детски попросила: – Только не говори Фаинке.

Кутельман кивнул. До этой ночи ситуация была щекотливая – девочки, Фира с Фаиной, любят друг друга, как родные по крови люди, а Фира Таню не хочет. Встречаясь на воскресных обедах, Фира с Фаиной смеялись, и, как всегда, он физически ощущал их любовь друг к другу, девочки говорили о работе, о Левиных успехах, обо всем, но ни слова о главном – о романе детей. Такая уж Фира, серый кардинал, управляет всеми, как кукольник куклами, и неприятную для себя ситуацию с блеском разрешила: она отношения детей не заметила, значит, отношений нет. Фаина не обижалась, она умеет быстро понимать, чего хочет Фира, – нет романа, так нет.

Почему, может быть, девочки ненормальные? Ну… все немного ненормальные, а между ними с детства установилось – Фира заказывает музыку, Фаина пляшет. Такая долгая история между ними, слишком долгая, чтобы разобрать все ниточки по одной. Фаина любит подругу, возможно, самой страстной безоглядной любовью, на которую способна, и у нее, очевидно, есть некоторое чувство вины за нынешнее, так ярко неравное положение. У одной достаток, карьера, квартира, муж профессор, у другой долги, коммуналка, муж-неудачник. Бедная Фирка, она руководствовалась в жизни простым правилом: за каждым плохим поступком следует наказание, за хорошим награда. Но где ее награды? Фира, так страстно боровшаяся за правильность жизни, за все, что Фаине досталось без усилий, во всем проиграла, и от ее усилий ничто не зависит, хоть разбейся: Илья не защитится, отдельной квартиры не будет. Дело не в вульгарной зависти, Фирка независтливая, не мучается их материальным достатком, здесь другое – растерянность бегуна, взявшего правильное направление и уткнувшегося в стенку носом. …Но как-то они между собой установили равновесие: у Фаины есть все, чего нет у Фиры, зато у Фиры ребенок – гений.

Лева – ее реванш, главное достижение, и что же, лучшее, что у нее есть, вот так просто взять и отдать? Ведь у Фаины и так есть все… а теперь еще и Лева?! Это как будто незаслуженно разделить чужой успех. Кутельман усмехнулся – если бы его мысли были открыты Фире, она убила бы его, разорвала на части – как можно подозревать в ней такую гадость! Но это не была гадость, просто жизнь, и все ли его мысли так красивы, чтобы в любую минуту он мог открыть их людям? Он любит ее всю, со всеми ее чувствами, явными и подсознательными, красивыми и не очень… Месяц назад они с Фаиной болели гриппом, и Фира, заразившись от них, заболела. И кто с температурой под сорок брел по их квартире, держась за стены, с чаем ему и Фаине, кому температура не температура, кто всегда может?