Толстовский дом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Колина cтр.№ 109

В школе Нину называли Родина-мать. Родину-мать придумал Виталик Ростов, и какое-то неочевидное, но глубинное сходство с известным всем суровым лицом с плаката «Родина-мать зовет» было подмечено им довольно тонко. Таню с ее светлыми пружинистыми кудряшками и длинноватым носом с горбинкой, Алену красавицу – глазам больно, Аришу, нежную травинку, не назовешь Родина-мать, а Нина была рослая, крепкая, ладная, приятная, простая.

Нина, конечно, считала себя некрасивой. Алена – вне конкурса, Ариша такая же красавица, но словно убрали резкость, а у нее ни Алениной бешеной яркости, ни Аришиной нежной туманности, ничего! Нина слышала, как удивлялся учитель физкультуры: «Какие разные эти Смирновы: одна секс-бомба, другая вся из себя дворянка, а третья простая, как моя жизнь». Какая жизнь была у физкультурника, бог его знает, но быть как его жизнь показалось Нине определенно неприятным. А что такое «простоватая» – это нос как нос, рот как рот, все обычное?.. Плюс прыщ на носу.

«У нас с тобой большие пальцы одинаково торчат», – утешала ее Ариша, но кто будет всматриваться в большие пальцы! Ариша изящная, тоненькая, как будто струится, а она… деревенская, вот она какая, по сравнению с девочками…

На самом деле все было не так плохо. По детской градации «красавица-симпатичная-обычная уродина» Нина была обычной, а по мнению Фиры Зельмановны, Нина была как роза: «Она как роза, выросшая на куче мусора, не в обиду ей сказано. Вспомните, какой это был забитый зверек, а теперь… Вы когда-нибудь видели такой общественный темперамент?..» Такого общественного темперамента никто не видел.

Оказалось, что в этой поначалу изумленной Ленинградом поселковой девочке горит такой яркий огонь, такое желание сделать для всех «как лучше», всех осчастливить и организовать, что комсоргом Нина пробыла недолго, ее выбрали секретарем комсомольской организации школы, и тогда ее достижения отметил Андрей Петрович. Так и сказал: «Мы должны отметить твои достижения».

– … Мы должны отметить твои достижения. – Андрей Петрович подмигнул Нине, и – Ольга Алексеевна понимала его с полувзгляда – перед ним мгновенно появилась его любимая граненая стопка. – Ты у нас теперь номенклатура…

Нина улыбнулась, чувствуя, как от напряжения немеют мышцы лица. Напряжение возникало в ней всякий раз, когда Андрей Петрович обращал на нее внимание, когда Нина переставала быть частью «вы, девочки» и оказывалась отдельной Ниной. …«Номенклатура», конечно, была шуткой, но в шутке прозвучало кое-что очень Нине дорогое – «ты у нас». У нас!

Когда Нину в одночасье забрали из подмосковного поселка, самым большим для нее шоком была не заморозившая ее своей равнодушной доброжелательностью Ольга Алексеевна и не красивые рослые девочки, одного с ней возраста, но опытней на целую жизнь. Самым большим шоком для Нины было то, что у нее такой отец. Нина твердо знала, как выглядит ее папа. Конечно, она была уже не маленькая и понимала: открытка – это не фотография.

На открытке стояло «Актер В. Лановой». Конечно, она была уже не маленькая и понимала: это актер В. Лановой. Но она изучала открытку целыми днями, а если так долго смотреть, реальность может потеряться, улетучиться, заблудиться навсегда… Уже не маленькая Нина была уверена, что ее папа именно такой: красивый, большеглазый, с высоким лбом, умным тонким лицом. И увидеть вместо красавца Ланового Андрея Петровича!.. Конечно, это был шок. Идеальный образ не то что не вполне соотносился с реальностью, а просто – этого не может быть! Андрей Петрович был похож «на всех дядек из телевизора».

Детское Нинино определение было довольно точным. Андрей Петрович действительно был похож на всех партийных дядек страны. Настолько у Смирнова был смазанный облик, что встреть его Нина вне привычной обстановки квартиры, она могла бы его не узнать. Особенно в зимней одежде: массивная фигура в пальто с бобровым воротником и ондатровой шапке, лицо… ну, глаза – небольшие, ну, нос – картошкой… и запах одеколона.

Кстати, о запахах. В Нинином настоящем доме был резкий многокомпонентный запах неустроенного быта – кухни, сортира и помойки, приправленный запахом человеческой грязи, а у Смирновых ничем не пахло, даже продукты, не виданные ею прежде, казалось, не пахли, и эта стерильность, отсутствие запахов поразили ее больше всего. Только Андрей Петрович был другой, живой, от него – пахло. Когда он, сказав «добро пожаловать», приобнял ее, похлопал по плечу, она ощутила его запах – смесь естественного горьковатого запаха крупного мужчины, усталости, папирос, вчерашнего пота. Может быть, кому-то это показалось бы неприятным, но Нине нет. Нина различала добрые и враждебные запахи, его запах был добрым. Но зачем усложнять – добрый запах, злой запах… Чувства ее были несложными: Ольга Алексеевна – чужая тетя, Андрей Петрович, такой важный, большой, строгий, начальник, – чужой дядя.

Она давно уже не произносила мысленно «ненавижу», «отомщу», давно уже по-взрослому думала, что она не знает, не может судить – а вдруг они не виноваты в злосчастной маминой судьбе?.. Сказочная картинка «злая сестра-ведьма выгоняет младшую сестру с ребенком на руках в темный лес» стерлась в ежедневном домашнем обиходе. Ольга Алексеевна была к ней деловито внимательна, как к новобранцу, которого требуется обучить нужным навыкам, была к ней подчеркнуто справедлива, относилась к ней хорошо, как могла, и Нина отвечала ей как могла, не полюбила, но очень старалась полюбить – нужно же человеку кого-нибудь любить. А отношения ее с Андреем Петровичем можно определить чрезвычайно просто: он был к ней доброжелателен, она его стеснялась. Если он проявлял к ней доброту, она стеснялась совсем уж мучительно, вот и все отношения. Дети всегда стесняются чужих равнодушных дядей больше, чем чужих равнодушных тетей. О его отцовской любви Нина даже не мечтала, по сравнению с его любовью к девочкам любое чувство было бы бледной тенью, но она была готова учиться, работать, землю грызть, стать хоть номенклатурой, хоть кем, – кем он захочет, чтобы однажды услышать «ты у нас».

– Мы решили уделить тебе внимание, пока девочки в гостях у Виталика, – начала Ольга Алексеевна и, заметив, что Андрей Петрович недовольно заерзал, успокаивающе добавила: – У девочек много друзей, это хорошо, что у девочек много друзей…

– Ах, друзей?.. Таких друзей только за хрен и в музей… – проворчал Смирнов. – Нина молодец, с ними не дружит.

Нина покраснела – он хвалит ее незаслуженно. Это они с ней не дружат, а она больше всего на свете хочет дружить с ними.

– Нина, секретарь комитета комсомола, вот сидит, понимаешь, с нами… А Алена с Аришей шлындрают… А-ах, девчонки…

«А-ах, девчонки» относилось к вчерашнему родительскому собранию. После вчерашнего родительского собрания Ольга Алексеевна добросовестно пересказала мужу, как «Нину хвалили, а девочек ругали».

В Нининых «достижениях» был один тонкий момент. С общепринятых позиций Нина была определенно лучше девочек – девочки неважно учились, бросили спорт, не занимались общественной работой, о чем классный руководитель Фира Зельмановна сообщала Ольге Алексеевне регулярно и не без тайной мысли: пусть эта, как называл ее Илья, «партийная сучка» оценит Нину, похвалит, приласкает. Самой Нине казалось, что с ее стороны нетактично быть лучше девочек, и она при каждом удобном случае неуклюже пыталась донести до Ольги Алексеевны, что Алена необыкновенно способная, решает сложные задачи по алгебре и физике, Ариша, прелестная ленивица, щебечет на английском, как птичка, а она сама – рабочая лошадка с трудно зарабатываемыми пятерками.