— Этот раб будет готовить и пилав с миндалём, и чилав со сливами, и шурпу, и кайнэ из гороха, и пахлаву…
— И яд, который подсыплет однажды?.. — Субэдэй подозрительно посмотрел на стоявшего перед ним с колодкой на шее раба.
— Тогда прикажи зарубить его здесь, как шакала! — Улан с готовностью схватился за меч.
— Успеется. Прибереги свой пыл для сечи, Бургут. А это что за щенок с ним? — Субэдэй кивнул на мосластого, со спутанными волосами, черноглазого юношу, стоявшего на коленях рядом со старым Саклабом.
— Это Туган. — Нукер схватил за волосы пленника и задрал ему голову, точно жертвенному барану. — Этот приёмыш-молчун будет помогать старику в готовке.
— Заткни свою пасть, Джунгур! — Внезапная вспышка гнева осветила изуродованное сабельным шрамом лицо багатура. — Этот «старик» моложе меня!.. Управится сам! Других дармоедов мне не надо. Каждая собака норовит вилять хвостом при котле! У меня и без этого щенка по горло китайских и меркитских
[109] стряпух… Ему нужно воевать во славу Кагана, а не замешивать тесто, как бабе. Сбейте с него колодки, дайте меч и отберите из табуна лысого и шелудивого мерина. Сегодня же отправить его в передовую сотню, и пусть учится военному ремеслу
[110]. Если из него выкуется хороший воин, то он сам добудет себе в бою и коня, и седло с броней, и весёлую девку… А если нет — ему и так срубят башку в первой схватке… Значит, так надо. Потеря невелика…
* * *
Да, так всё и случилось на зелёных берегах бурой реки Калки…
Но вместо трёх юрт нукеры — на свой страх и риск — поставили на высоком кряже четыре. И если из первых трёх невыносимо разило от сбруй и попон конским потом, закопчёнными у костров кожами, кровью и мясом убоины… то из шатра наложниц, там, где шёлк и парча скрывали от чужих глаз лоснящиеся от розовых масел плечи и бёдра прелестниц, — веяло нежным ароматом жасмина и прочими тонкими благовониями загадочного Востока.
…Туда опасно заходить неискушённому.
…Туда заказана дорога любому смертному, если на то не будет благоволения Барса с Отгрызенной Лапой.
…Там живёт рай и ад… Ночью и днём, по желанию повелителя, там страсть уподобляется огню, пламени и болезни, от которой нет снадобий, нет лекарств, и цветам, распускающимся на льду.
…Там рабыни тонки станом. Их косы обвивают бескрайние степи, их пальцы, как перья орлиц.
…Их агатовые, изумрудные, сапфировые глаза сводят с ума бывалых воинов.
…Их брови смущают мудрецов…
* * *
…При свете молнии, вторично очертившей круг, тургауды, охранявшие покой всех четырёх юрт полководца, увидели в полнеба дрожавшую свинцовыми отсветами тучу. Обугленно-синяя по краям, седая в середине, она, казалось, хотела раздавить всё на земле, распростёртой под нею: и стотысячные монгольские табуны, сбившиеся на равнине, и юрты, и крохотных людей, снующих муравьями у своих жилищ.
Гром обрушился с ужасающей силой, молния раскалённым трезубцем вонзилась в горизонт. После нового удара из небесных недр потоками хлынул дождь, степь вымерла, вихрь сорвал с просушек забытое звериное шкурьё и войлоки, заставил охрану крепче ухватиться за древки воткнутых в землю копий.
…Но если громовые раскаты оглушили воинов, стерегущих покой старого Барса с Отгрызенной Лапой, то сам он, отпивая кумыс из золотой бухарской пиалы, внимал голосам красавиц, в которые вплетался сыпучий звон бубенцов гулкого бубна:
Эй, эй, эй… и-и-эй, эй, э-эй!
Табуны родные вспоминая,
Землю бьют со ржаньем кобылицы.
Матерей родимых вспоминая,
Слёзы льют со стоном молодицы
[111].
Конечно, слышал Субэдэй и завывания бушевавшей грозы. Только мертвец не услышит бурю… Но в громах её и стозвучных раскатах он слышал гревшие его душу воина отзвуки былых сражений.
В цепкой памяти багатура подобно пожару проносились картины его походов к Абескунскому морю
[112], в царство надменного Хорезм-шаха, в раскалённые пустыни кипчаков и их быстроногих коней, в цветущую страну персов и к отрогам седого Кавказа в поисках Последнего моря
[113].
Он бросил в руки чернобровой кипчанке пустую пиалу, прикрыл единственный глаз; воспоминания остро, как запахи детства, родной юрты, окутывали его, поднимали на сильные беркутиные крылья, уносили мыслями в далёкое далеко…