— Ну что ж ты так сильно. Слышу я, — раздался голос Млавы. Она быстро распахнула дверь. Ольга, толкнув её, стремглав влетела в горенку.
— Княгиня?! Ты?! — изумлённо попятилась к стене Млава.
— Да, я. И ведать хочу, чем ты тут втайне занимаешься?!
— Ну на что тебе знать?! Дружка вот милого сожидаю! — Млава, понимая, что, видимо, заговор их раскрыт, через силу рассмеялась.
— А это что? Послание любовное? — Ольга схватила лежащий на столе свиток дорогого пергамента, руками в перчатках стала разворачивать его, попыталась прочесть. Слово «Давидович» сразу бросилось в глаза. Она отшвырнула грамоту, презрительно скривила губу.
— Вот, стало быть, каковы полюбовники твои, подстилка грязная! — крикнула она. — Козни строишь, дрянь! С Давидовичем снюхалась!
Млава неожиданно выпалила:
— А ты кто такая, чтоб меня судить! Сына твоего я выкармливала грудью своею! Что, думать, не ведаю, что нагуляла ты его! Не Ярославкин то сын! Многие о том знают! Да молчат покудова! Верно, хощешь его на столе галицком зреть! Спишь и видишь, греховодница!
Слов таких стерпеть Ольга не смогла. Набросилась она на Млаву, влепила ей оплеуху, стала бить по лиду, по шее, ударяла в грудь. Млава сопротивлялась, пыталась навалиться на княгиню всем грузным своим телом, оторвала «с мясом» застёжку на шубе. Но разъярённая Ольга била сильнее, отталкивала её от себя. Обе женщины тяжело, хрипло дышали. И тут вспомнила Ольга про кинжал. Распахнула она шубу, вырвала сверкнувший в свете хороса стальной клинок из ножен.
— Ты чего?! — успела вскрикнуть Млава.
Одной рукой Ольга дёрнула боярыню за левую грудь, приподнимая её вверх, другой же что было силы вонзила ей кинжал меж рёбер.
Легко вошёл остро отточенный клинок в женское тело. Охнув, рухнула Млава на лавку, скатилась на пол.
Ольга стояла над ней, смотрела. Ужаса она не испытывала, было лишь какое-то хищное удовлетворение.
«Ну вот, одной вражиной меньше стало!» — подумала она.
Нагнувшись, княгиня медленно и осторожно вытащила кинжал из груди убитой. Всюду на полу, на лавке была кровь. Ольга брезгливо отшвырнула кинжал в угол, осмотрелась. На перчатках крови не было, разве на сапогах застыло несколько капель.
«Шубу попортила, дрянь!» — со злостью подумала Ольга, поднимая с пола застёжку.
В горенку, привлечённые шумом, вбежали ратники. Ольга крикнула, чтобы все, кроме старшего, вышли.
— Боярина Коснятина сюда! — приказала она громко.
Серославич отшатнулся, увидев мёртвую Млаву. Впрочем, для него так было лучше. Никто из бояр теперь не узнает о его перевете. И он, по сути, кроме Млавы, Ляха да Домажирича никого не выдал. Остальные заговорщики ещё пригодятся ему когда-нибудь в будущем.
И всё-таки было Коснятину не по себе. С Млавой провёл он не одну ночь. Вспомнились вмиг её ласки, её дышащее грехом и наслаждением похотливое тело. И вот это тело лежит здесь бездыханное. Княгиня, по всему видно, жёнка умная и опасная. Ловко она её... кинжалом точно в сердце.
— Добрый удар! — цокая языком, скупо похвалил Ольгу начальник стражи.
Коснятин, увидев на столе пергамент, незаметно за спиной у Ольги спрятал его за пазуху. Так будет ему спокойней. Вдруг в этой грамоте и его имя промелькнёт невзначай.
Ольга, видно, о грамотке забыла. Стояла она посреди горенки, дышала тяжело, нервно кривила пунцовые губы, тупо осматривала свою одежду.
«Что, не просто убивцей стать?» — уста Коснятина тронула злорадная ухмылка.
— Что делать с трупом? — спросил суздалец.
Ольга встрепенулась, насупила брови, задумалась. Велела, наконец:
— Выбросите её в Лукву! Да так, чтоб никто не сведал. И языки за зубами держите! И ты, боярин, молчи! Иначе...
Обтянутый перчаткой кулак оказался перед лицом Коснятина. Зловеще блестела в свете хороса чёрная кожа.
Коснятин положил крест, пробормотал хрипло:
— Никому не скажу! Наша с тобой сия тайна.
— Нет ли кого в доме? — забеспокоилась вдруг Ольга. — Зови гридней. Пусть весь дом обшарят. Кого найдут — взять в мечи. И быстро чтоб, до рассвета управились.
В избе не нашли никого, а в хоромах на сенях обнаружили холопку, которая, очевидно, сопровождала Млаву в поездке за город. Один из суздальских гридней хладнокровно вонзил меч ей в грудь.
...Начальник княгининой стражи подобрал брошенный Ольгой кинжал, тщательно вытер кровь и после повесил его вместе с ножнами в оружейной, на прежнем месте.
Тело Млавы выловили рыбаки возле самого устья Луквы спустя несколько дней. Сведав о гибели жены, Лях снова ударился в бега. С ним вместе исчезли из Галича и трое малолетних Млавиных отпрысков. А вот Ивану Домажиричу скрыться не удалось. По приказу княгини бросили его гнить в сырое подземелье. В Теребовлю, где в те дни находился Ярослав, Ольга направила одного из своих гридней, велев передать, что раскрыла в Галиче боярский заговор.
ГЛАВА 67
Старый Творимир ползал перед Семьюнком на коленях, дрожал от страха, то лепетал жалобно, молил о пощаде, то взрывался истошным криком.
— Бес попутал меня, отроче! Думал, Иван — человек! Князь! А он — холопище дрянное! Разбойников ентих привёл нам на голову! Я его, Семён Изденьевич, вот те крест, словить хотел, да не успел! Сбежал от меня Иван, сиганул с Понизья, яко заяц! Весь город обшарил, не сыскал его нигде! Сбёг в ночь, видно, неладное почуял! И дружок еговый, Нечай-сотник, такожде сбёг... Ранее ещё. Холопов посыла! расправиться с ним, дак не вышло. Искусен в деле воинском, ворог! Побил холопов моих... Неповинен аз! Прости!.. Я князю Ярославу верно службу нести буду!
Извивался кучельминский посадник у ног Семьюнки, словно змея, едва не вытер седой бородой пыльные постолы
[242] княжьего отрока. Противно было смотреть на его кривляния, слушать его вопли и жалобные стоны.
— Встань ты! — не выдержав, прикрикнул Семьюнко. — Ведаем, как ты князю Ярославу служишь! Ворота Кучельмина настежь ворогу отворил!
— Бес попутал меня! — бил себя в грудь Творимир.
Семьюнко не выдержал, кликнул двоих дружинников, стоявших за дверями горницы.
— Рагуил! Ольша! Взять боярина сего! В поруб его! На хлеб и воду! После порешу, как с ним быти!
Творимир неожиданно успокоился.
— Погоди! — сказал, жестом останавливая суровых воинов. — У меня... У меня ведь и серебришко водится, и посуда многоценная, и чаши злащенные с самоцветами имеются! Сколько вам всем надобно, всё дам! Потом... — Он лукаво подмигнул Семьюнке. — Дщерь у меня есть. Еже что, пришлю её к тебе. Красовитая девка, и в утехах сладких умелая!