— Понимаю. Что ж, отдыхай. А потом приходи. Запомни уж дорогу к моему дому, — Ярослав впервые за время их беседы улыбнулся.
Шварн ответил ему такой же доброй улыбкой.
Цель у Ярослава была дальняя. Недавно умер старый посадник в Перемышле. На его место пока никого князь не поставил, только послал в сей город отряд оружной дружины — держать порядок. Трудно было с местными боярами — владельцы обширных вотчин, вечно шушукались они за спиной, строили тайные козни, сильная власть княжеская была им ни к чему. Иное дело такой, как Шварн — пришлый, служилый, небогатый. Такой будет верен, будет зависеть от него, князя, будет кормиться его милостями. Пусть потом сидят завистники по углам, пусть кусают локти. А то много желающих посадничать, даже старый Молибог, и тот намекал, мол, готов князю помочь. Да, от них помощь великая! Себе бы урвать поболее — вот что им только и надо!
Закончил Ярослав разговор, сам проводил Шварна до ворот, выказав старому боярину великий почёт.
Возвращаясь назад, ловил недобрые взгляды собравшихся в гриднице на нижнем жиле молодых боярских отпрысков. Отыскал среди них Филиппа Молибогича, давеча воротившегося из Познани, знаком велел ему следовать за собой.
Спросил, когда остались они вдвоём в палате:
— О Берладнике ничего не слыхать?
— У ляхов его не было, у чехов тоже. Слух ходит, в Солуни его видели, у греков. С ним ещё скопец один... Ох ты, имя какое-то птичье! Не выговорить враз.
— Птеригионит?! — спросил, мгновенно посуровев лицом, Ярослав.
— Ага, точно, княже! Он самый!
«Неспроста он там обретается. Кто-то его к Берладнику подослал. Из бояр галицких, верно. Или...»
Вспомнилась Ярославу хищная полная злорадства улыбка княгини Ольги, когда сведала она о гибели Давидовича. Она могла... Помнится, выспрашивала тогда его о Птеригионите. Знает она о нём многое. Она могла... К тому же после их разговора вскоре исчез Птеригионит из Галича.
— Проведай побольше о Берладнике. Купцов расспроси, — приказал Ярослав Филиппу и жестом отпустил его.
Отчего-то после разговора и мыслей о Птеригионите ему стало не по себе.
ГЛАВА 86
Гавань Фессалоник, наполненная судами, открывалась сверху, с каменной крепостной башни. На берегу кишели толпы народа, шумело многолюдное торжище. По глади морского залива Термаикос скользили рыбачьи лодки. От гавани тянулись узкие кривые улочки, тесно прижимались один к другому дома. В церквах шла служба. Обычный греческий город — эти Фессалоники, хоть и крупный, второй в империи после столицы. Но всё одно — провинция. Иван с Птеригионитом поселились на окраине, неподалёку от порта.
— Вначале, доблестный архонт, нужно узнать, чем живёт город. Потолкаться на торгу, расспросить купцов. Потом идти к стратигу
[265] и объявить, кто ты и зачем приехал. Ещё надо найти человека, который смог бы устроить тебе встречу с самим базилевсом или с лицами из его ближайшего окружения. Не всё сразу, архонт. У нас, у ромеев, такие дела требуют выдержки и холодной головы, — наставлял князя-изгоя скопец.
Говорил Птеригионит вроде правильно, убеждал Ивана, что неверный шаг может привести к тому, что их схватят и выдадут Ярославу.
— Пойду искать, с кем бы мы могли отправиться в Константинополь, — объявил евнух спустя седмицу после того, как они с немалыми трудностями достигли Фессалоник.
Он поспешил скрыться из дому. Но совсем не за тем направил Птеригионит стопы в одну из портовых таверн. Искал он одного знакомого старика, который знал толк в ядах.
В таверне Птеригионит вначале с удовольствием отведал тушёного тунца, а затем, выложив перед хозяином крупную серебряную монету, сказал:
— Мне нужно найти Стратоника из Мегары. Такой старик, часто бывает в порту, продаёт украшения.
— Сегодня в два часа пополудни. Будь у входа. Тебя встретят, — тихо промолвил хозяин, принимая монету и пряча её в подвешенный на поясе холщовый мешочек.
В той же таверне попался евнуху на глаза один довольно молодой человек с бледным явно усталым после ночного бдения лицом. Одетый в плащ тонкого сукна, в войлочной шапке, с саблей на поясе, незнакомец подрёмывал за соседним столом. Перед ним стояла оловянная чарка с вином.
Птеригионит подсел к нему, стал осторожно расспрашивать.
— Судя по одежде, ты служишь здесь. Или я неправ?
— Да, состою на службе у местного стратига. Нынче ночью я охранял стены крепости.
Человек медленно, маленькими глотками пил молодое вино. Говорил он по-гречески с сильным акцентом.
— А я приехал издалека, из страны руссов, — счёл нужным сообщить о себе Птеригионит. — Много лет провёл на чужбине. И вот, наконец, мне удалось возвратиться на родную землю.
— Из страны руссов? — Лицо незнакомца вытянулось от неприятного изумления. — Я тоже там бывал. Ничего хорошего у руссов нет. Варвары! Даже невесту, и ту потерял!
— Позволь полюбопытствовать, как твоё имя, о доблестный? Хотелось бы мне помочь тебе в беде. Понимаю, лишиться невесты — большое горе.
— Да что ты в этом можешь понимать? Ты, скопец! — Незнакомец досадливо махнул рукой.
— Как твоё имя? — осведомился Птеригионит.
— Зовут меня Фаркаш.
— Выходит, ты угорец?
— Да, так.
— Угорский король сейчас воюет с базилевсом. Но мать базилевса Мануила Пирисса была угринкой. Среди его приближённых есть твои соотечественники. Вот и воспользуйся этим. Кстати, говорят, сын короля Гезы Бела сейчас находится в Константинополе. Не попробовать ли тебе устроиться к нему в свиту?
— Ну, пусть так. Я попробую это сделать, — Фаркаш подозрительно прищурился. — Но тебе какая от того выгода?
— Ну, ты меня не забывай. Я тебе пригожусь. Вспомни мой совет. И если мне понадобится помощь... Иными словами, не забывай евнуха Птеригионита.
Скопец рассмеялся тонким визгливым голосом.
— Мне пора, — шепнул он и поспешил, набросив на голову куколь, скрыться из таверны.
Разговор, может статься, пустой, а может, и нет. В будущем всякое может произойти. В этой жизни Птеригионит умел изворачиваться и находить нужных людей. И почти никогда он не ошибался.
Вечером он привёл Ивану, зная его женолюбие, весёлую портовую гетеру
[266]. Принёс он и вино, подымал чарку, чокался с Берладником, скалил в улыбке некрасивые зубы. Гетера хохотала над ним, брезгливо толкала ногой, а Ивана обнимала, обхватывала смуглой ладонью за мускулистую шею.
Незаметно Птеригионит подложил в Иванову чару из-под ногтя маленькую горошину. С тайным удовлетворением видел он, как князь-изгой залпом осушил чару и продолжил наслаждаться обществом красивой гречанки. Глубокой ночью Птеригионит незаметно выскользнул за дверь. Дело было сделано. Теперь евнуху предстоял путь в Галич.