Царевна Софья - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Наумов cтр.№ 107

Далее между Соковниным и Цыклером произошел весьма бестолковый разговор о перспективах выдвижения на царство Софьи Алексеевны.

— Чаю, — предположил боярин, — стрельцы возьмут по-прежнему царевну, а царевна возьмет царевича, и как она войдет, и она возьмет князя Василья Голицына, а князь Василий по-прежнему станет орать.

Цыклер возразил:

— В них, стрельцах, я того не чаю, что возьмут царевну.

Тогда Соковнин вдруг высказал совершеннейшую чушь:

— Если то учинится смертное убийство над государем, мы и тебя на царство выберем.

Из этих неожиданных поворотов беседы можно без труда понять, что «заговорщики» находились в состоянии сильного опьянения. Все их разглагольствования ничего не значили бы, если бы собутыльников не угораздило затеять рассуждения о судьбах престола.

Арестованный Соковнин под пытками назвал еще нескольких людей, которые спьяну вели разговоры про бунт и ругали государя. Никакого реального заговора за ними не существовало. Можно констатировать лишь наличие отзвуков широкого недовольства правлением Петра I как среди бояр, так и среди стрельцов и посадских.

На очередном допросе с применением пыток Цыклер дал показания против бывшей правительницы Софьи, полные нелепых инсинуаций. Совершенно очевидно, что все эти заявления были выбиты у него кнутом.

— Перед Крымским первым походом, — рассказывал полковник, — государыня царевна София Алексеевна меня призывала и говаривала почасту, чтоб я с Федькою Шакловитым над государем царем и великим князем Петром Алексеевичем учинил смертное убийство. Да и в Хорошеве, в нижних хоромах, призвав меня к хоромам, царевна в окно говорила мне про то ж, чтобы я вместе с Шакловитым над государем убийство учинил, а я в том ей отказал.

Грубая ложь Цыклера в данном случае видна невооруженным глазом. Мало того что описанное им поведение Софьи совершенно не согласуется с ее позицией, которую, как показано выше, можно определить на основании материалов следствия по делу Шакловитого. В показаниях Цыклера правительница предстает фанатичкой, одержимой стремлением сохранить власть путем убийства младшего брата. Невозможно, чтобы Софья обращалась с таким предложением к полковнику через окно, при этом невольно повышая голос. Неужели царевна не могла призвать Цыклера к себе в покои и шепотом поведать свои страшные замыслы? Однако следователей подобные несуразности совершенно не волновали — им было важно положить на стол царю Петру показания обвиняемого, в которых Софья представала в самом злодейском виде.

Цыклер, Соковнин и еще несколько человек были обезглавлены. Петр превратил казнь в страшный спектакль, приказав выкопать гроб с останками Ивана Милославского, умершего 12 лет назад. Полусгнившую домовину поставили под плахой, чтобы на нее стекала кровь «изменников». Тем самым царь в очередной раз продемонстрировал злопамятность и дал понять, что не простил организаторов кровавого стрелецкого бунта 1682 года.

К счастью, показания Цыклера и Соковнина никак не повлияли на участь Софьи. Видимо, государю хватило ума не использовать против нее столь нелепые свидетельства людей, доведенных пытками до полубезумного состояния. Однако впереди был гораздо более опасный инцидент, изменивший дальнейшую судьбу царевны Софьи Алексеевны.

В 1698 году имя Софьи помимо ее воли вновь всплыло в событиях политической борьбы. Находясь в заточении и не имея достоверной и полной информации о состоянии дел в России и за рубежом, она на свою беду поверила упорным слухам о кончине Петра за границей, куда он отправился годом ранее в составе Великого посольства. Царь, всецело поглощенный работой на голландских судостроительных верфях, перестал писать в Москву. Возникшее подозрение, что «государя в живых более нет», быстро овладело умами, поскольку смерти Петру желали многие. Оппозиция мигом подняла голову. Разговоры о том, что «его царское величество преставился и теперь Лефорт со своей немецкой братией народ душить будет», велись по всей Москве, от особняков знати до убогих хижин посадских людей.

Но особенно горячились стрельцы, положение которых всё ухудшалось. Они участвовали в обоих Азовских походах (1695–1696), а после победы их задержали в Азове сначала для охраны города, а потом для строительства укреплений. Это вызвало бурю возмущения среди московских стрельцов, оторванных на неопределенное время от своих семей и хозяйств. Между ними пошли разговоры, что государь по указке «немецкого изверга» Лефорта «стрелецкое войско совсем извести хочет». Они надеялись, что после тяжелой азовской службы будут возвращены, наконец, в Москву, но вместо этого получили указ о передислокации четырех стрелецких полков из Азова к литовской границе.

По пути на северо-запад полторы сотни стрельцов сбежали и отправились в Москву, чтобы «бить челом» по поводу «утеснений и неправды». Помимо «утруждения» азовской службой стрельцы жаловались на нищету, невыплату жалованья и произвол офицеров, особенно иностранцев. Начальник Стрелецкого приказа князь Иван Борисович Троекуров принял челобитную и разрешил дезертирам остаться в Москве до 3 апреля, пока просохнут дороги, после чего они должны были отправиться к своим полкам на литовский рубеж.

Во время пребывания в столице стрельцы встретили на Ивановской площади знакомых площадных подьячих, которые сообщили им удивительные новости:

— Государь наш залетел на чужую сторону, да и жив ли сам — того не ведомо. Хочет боярин Тихон Никитич Стрешнев царевича Алексея Петровича задушить, чтобы самому на Москве властвовать. А то еще немец Лефорт на царстве будет и веру святую православную до конца истребит.

Группа беглых стрельцов составила нечто вроде политического кружка, в котором обсуждались различные планы спасения страны: посадить на царство Алексея Петровича, вернуть из ссылки князя Василия Голицына или вручить правление царевнам — сначала решили, что всем сестрам сообща, но потом сочли, что «довольно» будет Софьи Алексеевны, «понеже она при таких государских делах уже бывала».

Стрельцы Федор Проскуряков и Василий Тума придумали способ обратиться с челобитной о своих нуждах к сестрам Софьи, жившим в Кремле. Одна вхожая «в Верх» стрельчиха передала их послание царевне Марфе Алексеевне, которая, прочитав грамотку, сказала:

— Хотели было бояре царевича удушить, но его подменили и платье его на другого надели. Бояре царицу Евдокию Федоровну по щекам били; а государь неведомо жив, неведомо мертв. И по стрельцов указ послан: не бывать им уже на Москве. Хорошо, если б стрельцы подошли и с боярами управились.

Тума собрал на Арбате, у ограды церкви Николы Явленного, толпу стрельцов и читал им какую-то бумагу, утверждая, что это грамота от самой царевны Софьи из Новодевичьего:

— Пишет государыня, зовет все четыре полка, чтоб шли к Москве, становились табором под Девичьим монастырем и подавали ей, царевне, челобитье, чтоб шла по-прежнему на державство.

Вскоре стрельцы по приказу Троекурова были выдворены из Москвы и вернулись в свои полки, находившиеся в то время в Торопце. Принесенные ими столичные вести еще сильнее накалили страсти, и 6 июня начался бунт. Стрелец Артемий Маслов перед полками зачитал письмо, переданное ему Василием Тумой. Содержание этого послания, якобы полученного от царевны Софьи, в основном совпадало с воззванием, оглашенным Тумой на Арбате. Но теперь царевна будто бы еще призывала стрельцов вступить в бой с правительственными войсками, если те не будут пропускать их к Москве.