Каллум распахнул дверь здания и оглядел знакомый зал суда. Перила, столы, сиденья. Коллеги, допрашивающие свидетелей. Мелкие преступники, протестующие против задержания. И на самом верху – скамья магистрата. За ней виднелась открытая дверь тесного кабинета. Каллум прошел мимо сослуживцев, едва передвигая уставшие ноги, и окликнул:
– Фокс!
Силы вдруг оставили его, и он согнулся, чтобы отдышаться, а к тому времени как выпрямился, главный магистрат вышел из-за стола и подошел к нему. Огастес Фокс – сильный, крепкий и невероятно осмотрительный, с седеющими волосами, траурно-черными бровями и голосом, не допускавшим возражений, – был чуть выше Каллума, сейчас стоял, чуть согнувшись.
– Дженкс! – Его обычно звучный голос сейчас прозвучал глухо. – Значит, вы уже слышали?
– Я только… из Ньюгейта. – Кажется, ему не хватало воздуха. – Процесс сэра Фредерика… Он сказал…
– Дело закрыто. Мне очень жаль… – Магистрат положил тяжелую руку Каллуму на плечо. – У него влиятельные друзья, а у нас недостаточно доказательств. Мы больше не можем держать его под арестом.
– Но он сам утверждал, что убитый участвовал в ограблении монетного двора…
– Таким образом он пытался сохранить лицо. У нас есть на кого возложить вину, а он выйдет из тюрьмы.
Каллум стряхнул руку магистрата:
– Вы же знаете, что все это ложь!
– Я ничего не могу знать без доказательств. И вы тоже. – Фокс выпрямился и, блеснув голубыми глазами, в упор посмотрел на Каллума. – Простите меня, Дженкс, но нам придется его отпустить.
И как он может допустить это? Или просто должен забыть, что его брат убит? И что преступник выйдет на свободу?
– Принимайтесь за новое дело, – посоветовал Фокс. – Позаботьтесь о том, чтобы правосудие торжествовало как можно чаще. – Опять присмотревшись к Дженксу, магистрат выдавил улыбку: – Нашу подругу Джейни в очередной раз обвинили в воровстве. Может, вам поговорить с ней? Посидите несколько минут, отдышитесь.
– Да, – кивнул Каллум, – верно. Конечно.
Подождав, пока Фокс отвернется, он вышел из здания суда. Нет, он не станет говорить с Джейни, карманницей и полицейским осведомителем, которую приводили в суд раз в неделю. Нет, он не станет ждать, пока освободят сэра Фредерика! Нет, нет и нет!
И все же, как он устал – и телом и духом…
Дженкс прислонился к шершавой каменной стене и закрыл глаза. Он устал от богатых, плативших за то, чтобы скрыть правду; устал отказываться от дел, вопросов, на которые не было ответов, нераскрытых смертей; устал видеть, как перехватывают руку правосудия, как наказывают бедняков, а богачи остаются безнаказанными.
Взбешенный, Каллум пнул стену, добавив еще одну царапину на мыске и без того поношенного сапога.
Черт! Черт! Будь все они прокляты! И будь он сам проклят за то, что позволил надеть на себя наручники, как преступник, за то, что не сумел помочь, сделать то, что правильно: не позволить вору улизнуть!
Голубой цвет неба сгустился до синего, но до заката оставалось еще несколько часов: дни начала лета тянутся порой бесконечно, – и пока не стемнеет окончательно, представители модного лондонского общества будут сидеть по домам. Они скорее вернутся с пирушек после восхода, чем выйдут из своих особняков до заката, а это означает, что у него есть время вернуться на Ломбард-стрит, если его измученные ноги одолеют дорогу. Сэр Фредерик не единственный, кто сумел обойти закон: родственники и покойный муж леди Морроу тоже подкупили так называемое «правосудие», – и теперь леди Изабел хотела исправить содеянное мужем: восстановить справедливость, преступив закон не ради выгоды, но ради истины.
После свидания с сэром Фредериком это для Дженкса значило куда больше, чем после разговора с леди Изабел.
Он проклянет закон вместе с тем, что уже проклял, только однажды, ради возможности увидеть торжество справедливости, пусть это возможность и ничтожно мала.
Дух Гарри Дженкса забылся неспокойным сном.
Глава 3
Изабел никак не ожидала, что Каллум Дженкс когда-нибудь вернется в ее гостиную, и все-таки он пришел в тот же день – правда, уже ближе к вечеру.
– Я помогу вам, леди Изабел, – выдавил сыщик, – но мы сделаем это по-моему.
Дженкс выглядел помятым, по краям его рта залегли угрюмые морщины, и Изабел обеспокоенно спросила:
– Что заставило вас передумать? Впрочем, неважно: это не имеет значения. Вы сказали, что поможете мне, и я постараюсь сделать все, чтобы вы смогли сдержать слово.
– Но вы готовы делать так, как я скажу? – резко спросил Дженкс.
– Вас что-то рассердило, – заметила леди Изабел.
– Да, но вы здесь ни при чем, – признался сыщик.
– Рада слышать. Я сделаю, как вы скажете, если посчитаю это правильным. Если же нет, то сообщу вам об этом.
Мужчина прищурился. Женщина ответила тем же.
Наконец напряжение стекло с его лица, и Каллум облегченно вздохнул:
– Конечно, миледи. Это разумно.
Если бы только она говорила так же откровенно с Эндрю!.. Впрочем, это невозможно: им бы и в голову не пришло рассуждать о помощи. Собственно, каждый сам выбирает, просить ему помощи или нет. Изабел куда лучше была знакома с долгом, кузеном помощи, который послушно исполнял все возложенные на него обязанности.
– Спасибо за возвращение и согласие помочь. Хоть вы и посоветовали мне подражать действиям сыщика, я не совсем понимала, что делать дальше.
– А сейчас?
– Сейчас я покажу вам картину, от которой столько неприятностей.
– Показывайте дорогу, миледи.
Если бы только все было так просто!
– Я отведу вас к картине, но это не значит, что она просто висит где-то на стене.
– Это вряд ли было бы разумно, – согласился Дженкс, – учитывая, что она принадлежит герцогу Ардмору.
– Да, пока.
Брр… Как же она ненавидела посещать хранилище картин!
«Это все ради Люси, – твердила себе Изабел. – Ради нее одной. Чтобы помочь».
Дорогая Люси, которая целые дни корпела над бумагой и полотнами, много читала, обожала создавать предметы искусства так же, как Эндрю Морроу обожал их продавать. Она любила уединение и, случалось, неделями никого не видела, если не считать Изабел, слуг и Бринли.
Люси клялась, что ей нравится проводить целые дни дома, но Изабел считала, что это она виновата во всем, это на нее возложена ответственность за успех Люси в этом сезоне. Если девушка не получит приглашения на самые престижные балы, потому что слишком долго не выезжала…
Неважно. Сейчас это неважно.
Изабел позвонила Селби.
Дворецкий вошел в гостиную. За ним по пятам следовал Бринли. Селби сделал вид, будто не замечает, как бигль, яростно виляя хвостом, обнюхивает ковер. Маленький черный нос привел Бринли к кожаным сапогам офицера Дженкса. Песик откинул голову, взвизгнул, взвыл, после чего вернулся к прежней цели – обнюхиванию сапог гостя.