Роли леди Рейвен - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Снежная cтр.№ 47

Я усилием воли привела мысли в порядок. Успокойся, Эрилин. Мало ли где она могла увидеть новую печать и приплести ее для красного словца?

— А как звали профессора, не знаете?

— Деточка, у меня память хорошая, но ты хоть знаешь, сколько годков-то мне? Если б и знала, да разве вспомнила б? Да Майк и не упоминал, кажется, все «профессор» да «профессор». А еще посмеивался над ним: муж ученый, а говорить не научился, уж больно шепелявил.

Да уж, кокетства старухе не занимать. Всем бы такую память в старости. Правда, я подозревала, что дело не только в памяти, а еще и в самих событиях — врезавшихся, выстраданных и не прожитых до конца.

— Что было дальше?

— Дальше… дальше жили как жили. Я ведьмачила, Майк на обувную фабрику устроился. Ну а потом… потом стали люди умирать. Кого сожгут, кого в пыль развеют, кого в лепешку сплющат…

— Постойте. Разве людей не только сжигали? В отчете сказано…

— Ай, деточка, коли б ты своим бумажкам верила, ты бы не пришла к старой слепой старухе и не слушала бы, как я тебе сказки баю. Отчеты ваши для известного дела только и годятся — задницы подтирать. Я же тебе говорю, как было, врать мне незачем. Убивали людей, магией убивали, да по-разному. Соседи на Майка шипели, мол, даже видели его за этим делом, а я не верила. Как же Майк, когда у него печать вона. Уж были б у него срывы, я б знала!

Старуха помолчала, задумчиво двигая челюстью, пальцы сжимались и разжимались на отполированном руками наконечнике знаменитой среди детворы клюки.

— Да только вернулся он однажды — белый как мел, в поту, трясется. Прости, говорит, сестра, не могу я так больше, убивец я, людей жгу. Я к нему — чего да как, а он толком и объяснить не может. Магия запечатана, крест тебе, сестра! А как получается — не знаю. Ничего не добилась от него, велела только завтра первым делом к профессору этому самому бегом бежать. Муж ученый всяко умней глупой бабы, разберется, поди, что к чему… не дошел только мой Майк до профессора, помер в тот же вечер. А я тогда и ослепла.

— Как помер? Как ослепли? — Я несколько растерялась, когда плавная нить повествования так резко оборвалась.

— А ты как думаешь, деточка? Помогли добрые люди. И мне помогли, и ему.

Старуха выдержала театральную паузу, наслаждаясь как вниманием единственного зрителя в моем лице, так и возможностью наконец все рассказать. Я не понимала, почему она так легко раскрылась передо мной сейчас, если, очевидно, скрыла все тогда и скрывала столько лет. Может быть, дело во мне и в отсутствии угрозы в моем голосе, а может, она просто устала и от этой тайны, и от той жизни, которую уготовила ей судьба. Но, помолчав, она продолжила. Сухо, резко, со звенящей между слов злобой.

— Они пришли под вечер. Тихие такие люди, незаметные. Майк дверь открыл, а его с порога, без единого слова… даже на пол тело не уронили, а подхватили и тихонечко так, чтобы не шуметь. А потом меня увидели. И у меня, знаешь, воздух в горле так и застыл. Я бы и заорать, да никак совсем, будто онемела разом. А они смотрят, переглядываются глазами рыбьими, ледяными. С этой, мол, что? Оставь, говорит один. Пригодится. Подходит ко мне, за горло берет, в упор взглядом прожигает. Ты, баба, говорит, сейчас с нами пойдешь, да расскажешь в подробностях, как хахаль твой людей жег, что маг он, самоучка сорвавшийся.

В голосе старухи послышались дрожащие нотки. Слепые глаза по-прежнему смотрели на дверь, но мне явно чудилось, что видят они перед собой сейчас совсем иное — так же четко, как тридцать лет назад.

— А я с перепугу-то, девка дурная, и не соображаю ничего, бормочу под нос глупости. Брат он мне, господа хорошие, убивал, то верно, отпираться не стану, да только не виноват он. Это все профессор виноват с его печатью проклятущей… Мужик аж затрясся от таких слов, да пальцы так стиснул, что я уж думала — все, конец мой пришел. Да его остановили. Свидетель, говорят, нужон. А коли то сестра родная, так и вернее будет. Оставь бабу, припугни только, чтобы взбрыкнуть не вздумала. Он как глянет опять на меня, зрачки — омут колдовской. И провалилась я в этот омут с головой, не вынырнешь. И чернота вокруг, сердце в ушах колотится, ноги не держат, вишу на руке этой. А он посмеялся только — скажешь, брат с тобой сделал.

Она снова замолчала, на сей раз надолго. Я, затаив дыхание, ждала и ждала, а старая ведьма застыла замшелым истуканом, будто неживая. И молчала.

— Вы рассказали? — Я все же не выдержала. Нужно было докопаться до правды.

— Рассказала, деточка. Что нужно — рассказала, о чем нужно — умолчала, подтвердила все, что велели. Верила, глупая, что снимут слепое проклятье. Потом поняла только — спасибо, что жизнь сохранили, побоялись, что подозрительно будет, если помру после допроса. Только это их и остановило. Вышвырнули на улицу — и живи как знаешь теперь. А жить-то хотелось, несмотря ни на что — хотелось.

— Почему же вы мне сейчас все рассказали? Больше не боитесь за свою жизнь?

— Ай, деточка, столько лет прошло. Костлявая вот-вот сама придет мои пороги обивать, ей посредники не нужны уже. Кто я? Старуха слепая, от горя ополоумевшая. Правда все то или нет — тебе судить. И что со знанием этим теперь делать — тебе решать. Я тогда им по своему усмотрению распорядилась, тебе теперь передаю, владей. Мне оно больше без надобности.

Я вышла из дома Коннеров в состоянии глубокой задумчивости.

На ложь все сказанное похоже не было — слишком много живого, неотболевшего звучало в речи профессиональной ведьмы. Она верила в то, что говорила. А вот не придумала ли, чтобы верить?

Зачем?

И правда, прошло тридцать лет. О чем там говорить, даже изобретатель новой печати уже мертв, а из всех тех, кто работал в департаменте в те годы, только Трейт, тогдашний двадцатилетний стажер, и остался. Вряд ли найдется хоть кто-то, кого можно призвать к правосудию, чтобы восстановить справедливость.

Да еще и понять бы, какую справедливость.

Если принять слова старухи за чистую монету, что мы имеем? Таинственный шепелявый профессор устанавливает Майку, а скорее всего и не только ему, печать за два года до ее изобретения. Отсюда можно предположить, что эта печать — экспериментальная, пробная версия. И, очевидно, как и в любом эксперименте, что-то пошло не так, что-то в печати оказалось недоделано, недоработано. Следы этой недоработки быстренько подчищают, старательно подгоняют дело под обычный магический срыв. Отсюда два варианта. Либо работу профессора покрывало государство, а какому королю нужна огласка в деле экспериментов над людьми? Либо у профессора имелись очень влиятельные друзья.

И то, и другое не сулило человеку, решившему вытряхнуть наружу скелеты из старых шкафов, ничего хорошего. Дочери опального виконта для полного счастья только и не хватало напороться на недовольство короны или на недовольство приближенных к короне.

И в то же время история цепляла, манила. От нее веяло страшной, неразгаданной тайной пыльного прошлого. Дунуть — и прикрытый этой пылью карточный домик написанной истории рассыплется, перестанет существовать, открывая миру то, что произошло на самом деле, а не было придумано для красоты. В той книге, что подарил мне отец, целая глава посвящена изобретению печати Стэнли и тому, какой благоприятный эффект она произвела на развитие магической науки и благополучие людей по всему миру. После всех тех дифирамбов, которыми воспевался труд изобретателя, оставалось только причислить его к лику святых, не иначе. А теперь я узнала, что он в лучшем случае мошенник, похитивший чужую разработку, а в худшем — безжалостный убийца, положивший на пути к своей цели множество невинных людей.