— Брат мой, — воззвал он к растерявшемуся жрецу Чококана, — в конце концов мы все отойдем к Туракаму. Если бы мы чем-то прогневали небеса, то уже были бы мертвы. Но сейчас у меня в душе не слышен голос моего бога. Прошу тебя, продолжай.
Жрец Чококана кивнул, слизнул пот с верхней губы, набрал полную грудь воздуха и звучным голосом возобновил декламацию следующих строк ритуала.
Мара с облегчением перевела дух. Стоявший рядом верховный жрец Джурана бросил на нее понимающий взгляд:
— Мужайся, Благодетельная. У тебя есть союзники. Мара ответила коротким кивком. Да, союзники у нее есть, и она даже не всех их знает. Натиск магов может усилиться, но не все жрецы сдадутся без сопротивления. В течение столетий колебания государственной политики приучили их к осторожности. Но если они сейчас проявят слабость и не доведут до конца — с соблюдением всех требований закона — бракосочетание Джастина и его последующую коронацию, то огромная доля власти, которой пока еще обладают храмы, неизбежно перейдет в руки Ассамблеи; жрецы это понимали. Сестры Сиби стояли на месте, словно создания из царства мертвых, ничуть не обеспокоенные тем, что императорский дворец может обрушиться им на головы.
Ответ Джастина на следующий ритуальный вопрос прозвучал сильно и отчетливо, несмотря на шум очередной атаки. Гром гремел уже не переставая. Бусина из гирлянды, украшающей трон, выпала из оправы и покатилась вниз по ступеням пирамиды. В хрустале прозрачного купола зазмеились трещины, и сверкающие осколки посыпались на мраморный пол.
Никто, к счастью, не пострадал.
Мара закрыла глаза. «Держитесь, дети мои», — мысленно заклинала она жениха и невесту. Рука Хокану крепче сжала ее руку. Мара слабо улыбнулась в ответ, но улыбка стала более заметной, когда жрецу ответила Джехилья. Принцесса послушно выполнила все, что от нее требовалось, и не произнесла лишних слов; как ни хотелось ей опереться на своего новообретенного супруга, царственной осанки она не утратила.
Затем были доставлены плетеные клетки с птицами — непременные атрибуты свадебного обряда — и верховный жрец торжественно разрезал ножом их тростниковые дверцы.
Пара птиц вылетела из клеток и устремилась навстречу предложенной им свободе. «Летите, — пожелала им Мара, — летите, соединяйтесь и будьте счастливы!»
Когда Мара выходила замуж в первый раз, поведение птиц во время этого обряда было истолковано всеми как неблагоприятное. От всего сердца она желала, чтобы на сей раз все было иначе. Она сама и Хокану не подчиняли свою жизнь приметам, но здесь присутствовали пожилые жрецы, которые верили в предзнаменования и от традиций не отступали.
Птицы взвились вверх именно тогда, когда еще один громовой раскат потряс воздух. В тревоге они взлетели еще выше и вырвались из зала через пролом в куполе.
— Благодарение богам, — шепнул Хокану.
Он пожал руку Мары, желая ее успокоить: слезы у нее бежали ручьями. Сдерживать свои чувства уже не было сил. Она даже не смогла увидеть, как двое Имперских Белых в церемониальных доспехах командиров легионов выступили вперед с мантией, расшитой по краю золотом и отороченной мехом сарката, — мантией Императора всей Цурануани, которую они возложили на плечи Джастина.
Рослый мальчик, казалось, затерялся в пышном облачении. Мара протерла глаза и с болью вспомнила Ичиндара, который был таким же стройным и по-детски худощавым и которого в конце концов раздавила тяжесть сана.
Джастин держался стойко. Он взял Джехилью за руку, словно был от рождения наделен даром галантного обращения с высокородными дамами, и повел ее вверх по ступеням престола.
— Вот уж воистину сын своего отца, — гордо пробормотал Хокану.
Храмовые певчие сопровождали новобрачных; вместе с ними следовал и жрец Джурана, который нес императорскую корону на золотой подушке с узором из драгоценных камней.
Песнопение то и дело утрачивало плавность, прерывалось и почти заглушалось грохотом непрерывной магической атаки.
Удары становились все более частыми.
Одна из колонн в задней части зала треснула со звуком, похожим на удар бича. Мара вздрогнула. Она заставила себя сосредоточиться целиком на зрелище, которое разворачивалось на тронной пирамиде. Но и пренебречь признаками приближающейся опасности было невозможно: в зале становилось жарко. С деревянных ограждений у подножия престола, где просителям полагалось преклонить колени перед Светом Небес, отваливались слои лака. Каменный пол нагрелся так, что прикосновение к нему грозило ожогом, и придворные начали переступать с ноги на ногу, когда кожаные подошвы их сандалий уже не могли защитить от нарастающего жара.
— Магам чо-джайнов приходится трудно, — шепнул Хокану на ухо Маре.
Снова грянул гром; стены зала покачнулись. Решительными жестами жрецы старались успокоить своих собратьев; многие вельможи, стоявшие на тронных ступенях, выглядели испуганными, но оставались на месте.
Мара наблюдала, как жрец Лашимы, богини мудрости, выступил вперед, дабы помазать виски ее сына священным маслом. Его одеяние сбилось набок и руки дрожали, проливая священное масло на изысканную кайму мантии Джастина. Джехилья была на грани паники; ее рука, сжимавшая руку супруга, казалась белой от напряжения. Затем настал черед жреца Баракана; он вручил Джастину древний золотой императорский меч, который снова явится взорам избранного общества только на следующей коронации. Джастин высвободил руку и положил ее на священный клинок, и Мара с болью душевной увидела, как дрожат пальцы мальчика.
Она не смела и помыслить о поражении! Рассердившись сама на себя, она вскинула голову и отважилась взглянуть назад. Маги из Чаккахи стояли у дверей, но их великолепные крылья уже не были высоко подняты над толпой. Теперь ее защитники скорчились на полу, произнося встречные заклинания, которые звучали как неуместное жужжание в нарастающем грохоте ударов снаружи. Сила инсектоидов была огромна, но даже они не могли бесконечно выдерживать напор объединившихся магов Ассамблеи. И как бы ни провоцировали их неприятели на ответный удар, какие бы опасности ни угрожали крылатым чо-джайнам — их позиция была предельно ясной. Они подчинялись законам Чаккахи: ни при каких обстоятельствах не использовать магию для нападения.
Когда заслоны будут сметены, Ассамблея получит возможность обратить всю силу своего гнева на собравшихся в зале.
Странно, но Мара не испытывала страха. Слишком много жертв уже принесено. Впору было подумать, что риск перестал для нее существовать, как будто та ее часть, которую повергала в оцепенение близость мучительной смерти, постепенно выгорела с тех пор, когда обстоятельства загнали ее в Турил. Свобода от страха за себя наполняла душу несокрушимой уверенностью, и казалось, что от Мары исходит таинственная сила.
Даже Хокану смотрел на нее с оттенком зарождающегося благоговения. Почти не замечая этого, она сделала шаг назад, выйдя из переднего ряда участников церемонии и шепнув мужу: