Дождавшись, пока Аракаси умоется с дороги, Мара жестом предложила ему сесть.
Он тихо произнес:
— Благодарю тебя, госпожа.
Мара посмотрела на него с нескрываемой жалостью:
— Неужели она так много для тебя значит?
Мастер тайного знания оперся подбородком на руки. Это означало, что он затрудняется дать четкий ответ.
— С нею я изменился. Глядя на нее, я вижу свою мать. Слушая ее голос, я вспоминаю свою сестру. Обе они были колючего нрава. — Помолчав, он добавил:
— Она считает, что я виновен в смерти ее сестры. К сожалению, в этом есть доля истины.
Дождавшись ухода слуги, который подал ужин, Мара заметила:
— Ты никогда не упоминал своих родных.
Аракаси сухо ответил:
— Здесь мало что заслуживает упоминания. Моя мать была женщиной из Круга Зыбкой Жизни. Она заразилась дурной болезнью, которая и свела ее в могилу. Сестра пошла по ее стопам. Погибла в восемнадцать лет — ее прибил разбушевавшийся клиент.
— Прости, — шепнула Мара, упрекнув себя за недогадливость. — А как вышло, что ты поступил на службу к Тускаи?
Аракаси махнул рукой:
— В бордель к матери захаживал некий воин. Мне было тогда три года; до сих пор помню его зычный голос и меч с рукоятью, усыпанной драгоценными камнями. Иногда он приносил мне сладости и ерошил волосы. Случалось, отправлял меня куда-нибудь с поручениями. Я относился к ним со всей серьезностью и лишь спустя много лет сообразил, что он просто хотел отделаться от мальчишки, который болтается под ногами во время любовных свиданий. Почему-то я считал его своим отцом.
Мара слушала, не перебивая.
— Когда умерла моя мать, этот воин как ни в чем не бывало пришел к нам и улегся в постель с одной из девушек. Дождавшись его ухода, я вылез из окна и побежал за ним в казарму. Он служил сотником в гарнизоне Тускаи, а жена его была кухаркой. Она меня подкармливала втайне от него. Жил я на улице, околачивался возле гильдий и постоялых дворов, а сам глядел во все глаза и рассказывал о своих наблюдениях управляющему властителя Тускаи. Когда я предупредил господина Тускаи о том, что Минванаби готовят на него покушение, он позволил мне принести присягу на верность.
Мара отдала должное Мастеру: он сумел подняться из самых низов. Протянув ему кубок вина, она предложила:
— Подкрепись. Тебе это необходимо.
И впрямь он выглядел слабым и исхудавшим. Однако Аракаси лишь скривил губы. Он не выносил алкоголя, который притуплял чутье.
— Госпожа, — промолвил он, и в этом слове слились решимость и мягкость, — я теперь не тот, что прежде.
— Пей! Я приказываю! — воскликнула Мара. — Ты простой смертный, у тебя есть сердце, которое может истекать кровью, пусть даже раньше ты об этом не подозревал. Да, ты уже не тот, что прежде, но перемена, которая в тебе произошла, — это пере-мена к лучшему.
— Откуда ты знаешь? — с вызовом спросил Аракаси и залпом выпил содержимое кубка.
— Мне ли не знать? — укоризненно отозвалась госпожа. — У меня был Кевин, которого я потеряла. У меня был безупречный муж, который понимал все движения моей души, но одно глупое недоразумение отдалило нас друг от друга. У меня могло быть четверо детей — теперь двое из них мертвы.
Устыдившись, Аракаси сжал пальцами кубок.
— Я надеялся, — с усилием выговорил он, — что ваш с Хокану пример откроет ей глаза на другую жизнь. Ведь сам я многому научился у вас обоих.
— Освободи ее, Аракаси, — вырвалось у Мары. — Пусть она сама учится жизни. Думай же, хитроумнейший из моих приближенных. Ты никогда прежде не любил и не стремился к этому. Камлио умеет ненавидеть, ее душа ожесточилась и при этом стала особенно ранимой. Ей нужно о ком-то заботиться — иначе почему она так яростно себя защищает?
Аракаси опустил глаза:
— Видят боги, хотел бы я, чтобы это оказалось правдой.
— Это и есть правда, — убежденно кивнула Мара.
Аракаси все вертел в пальцах пустой кубок. Мара мягко сказала:
— Твоя малышка никуда отсюда не денется. Она останется и поступит на службу. За это я ручаюсь.
— Иначе она ушла бы сразу? — догадался Аракаси. — Но почему ты так уверена?
— Она бы не стала пользоваться моим гостеприимством, — улыбнулась Мара. — Гордыня жжет ее, как огонь. Жизнь научила меня разбираться в людях. Вы с ней
— подходящая пара.
Только теперь Аракаси слегка расслабился. Он поставил кубок на поднос и положил себе на тарелку щедрую порцию хлеба, сыра и фруктов.
— Я понял, что ты хочешь сказать, госпожа. Теперь ясно, зачем ты меня позвала. Но позволь сказать о другом: в Город Магов никому нет хода. Ты только навлечешь на себя гнев Ассамблеи. Мы уже семь раз пытались туда проникнуть: четверо наших людей погибли, трое пропали без вести — наверняка их тоже нет в живых. Мы не знаем, что с ними сталось, но любая новая попытка может стоить нам жизни.
— Я так и думала, — ответила Мара, удовлетворенно наблюдая, как Аракаси с аппетитом принялся за еду. Пока он ужинал, она успела поведать ему о визите к чо-джайнам и о том, что собирается в Конфедерацию Турила.
Аракаси сухо усмехнулся:
— Вот не думал, что ты всерьез помышляешь о паломничестве.
Мара удивленно подняла брови:
— Почему бы и нет? Я весьма набожна. Разве ты не помнишь: одно время я даже собиралась стать жрицей Лашимы.
В глазах Аракаси мелькнул огонек иронии.
— Как же, помню. Это было задолго до того, как на твоем пути встретился рыжий варвар.
Мара вспыхнула:
— Да, верно. — С этими словами она невольно рассмеялась: Аракаси раскрылся перед ней с совершенно новой стороны. — Тебе нужно будет обеспечить мое прикрытие. И еще одно: поройся в имперских архивах и выясни, какие обстоятельства привели к столь необычному договору с чо-джайнами.
Вглядевшись в лицо советника, Мара заметила, что он прекратил жевать и смотрит прямо перед собой. Она мягко спросила:
— Что с тобой? Боишься оставить эту девушку?
— Не в этом дело. — Мастер тайного знания отбросил назад черные волосы. Косичка на виске, принадлежность стихотворца, была стянута на конце выцветшим лиловым шнурком. — Я больше не гожусь для должности советника. В моем сердце поселилась жалость.
— А разве раньше оно было жестоким? — спросила Мара.
Аракаси ответил ей таким взглядом, какой она видела у него только однажды
— когда он счел себя виноватым в гибели Накойи.
— Да, госпожа, конечно было. Прежде я бы равнодушно взирал на смерть Камлио от рук тонга. Вернувшись за ней, я подверг опасности тебя. Чтобы она бросила свой промысел, понадобились долгие уговоры и немалые деньги. Да к тому же это было не скрыть от посторонних глаз.