Вытащив еще одну шпильку, Мара знаком приказала горничной освободить ее от головного убора. Темные вьющиеся волосы каскадом упали на спину; Так было удобнее, но гораздо более жарко.
— Итак, чем мы теперь располагаем?
После недолгого размышления Накойя ответила:
— Если все данные тебе обещания будут исполнены, ты сможешь перетянуть на свою сторону примерно треть Высшего Совета.
Взвесив соотношение сил, как он прежде делал на поле боя, Кейок добавил:
— Я готов побиться об заклад, что кое-кто нарушит свою клятву, если дела обернутся скверно.
Но в дебрях цуранской политики ничего нельзя знать наверняка; Мара постигла эту истину еще в детские годы.
Она села, подперев кулачками подбородок, и позволила горничной заплести свои волосы в удобную косу.
— Но если полководец клана Каназаваи передаст мне свой голос, то другие, которые до того колебались, могут последовать примеру более могущественного правителя.
Она ничего не сказала о своих страхах, хотя и опасалась, что зашла слишком далеко и сама толкнула полководца в лагерь своих врагов. Если он сочтет себя оскорбленным, то будет мстить, невзирая на то что Акома и Кеда принадлежат к одной и той же Партии Нефритового Ока.
Но нерешительность не приводит к величию. Когда горничная закрепила конец косы бархатным шнурком, Мара попросила подать платье полегче и попроще, а затем обратилась к своим советникам:
— Нам еще многое надо успеть, чтобы приготовиться к путешествию. — Взглянув в окно, она поняла, что до темноты осталось несколько часов. — Люджан, собери, пожалуйста, эскорт. Позаботься о надежной охране для Айяки и священного натами на случай нападения во время отсутствия. В каждый из тех складов нужно отправить по несколько тюков шелка, так чтобы не дать Кеде основания для жалоб, будто мы специально монополизировали все помещения из желания им навредить. А я должна еще до темноты потолковать с королевой чо-джайнов.
* * *
Словно патруль, пересекающий границу неприятельских владений, кортеж Акомы вошел в Священный Город. От высоких складов, выстроившихся вдоль берега реки, до величественных проспектов между садами, Кентосани был украшен словно невеста перед свадьбой. Свежевыкрашенные стены, цветочные гирлянды и яркие флаги превращали каждую улицу в настоящий праздник для глаз. Город, хранивший следы вкусов и стилей, сменявших друг друга на протяжении столетий, не знал себе равных во всей Империи. Многоэтажные каменные здания соседствовали с разноцветными ажурными пагодами; фонарные столбы с хитроумно использованной древесиной и керамикой поднимались над цветниками бульваров, окаймляющих проспекты. Всюду, куда ни обращал взгляд Кевин, его поражал невероятный контраст красоты и уродства. Запах благовонных курений из храмов смешивался с всепроникающими миазмами сточных вод. Отвратительные нищие, имеющие правительственную лицензию на занятие попрошайничеством, сидели чинными рядами, выставив напоказ открытые язвы и культи от утраченных конечностей. Немало их стояло, опираясь на костыли и привалившись обнаженными спинами к фрескам стен, расписанных прославленными художниками. Грязные уличные мальчишки, сбивающиеся в шайки, орали, кривлялись и вытягивали шеи, стараясь хоть одним глазком взглянуть на знатную даму, а бдительные охранники Мары отгоняли их, пользуясь щитами и древками пик. Городские матроны с корзинами на коромыслах отпускали язвительные замечания и тыкали пальцем в сторону рослого рыжего раба-варвара, который словно башня возвышался над остальной свитой.
Группы беседующих купцов, пробегающие курьеры, процессии жрецов в сутанах с капюшонами и с поясами, увешанными реликвиями; бойкие домашние посыльные и городские стражники в белых мундирах — все это пестрое многолюдье создавало атмосферу бьющего через край процветания. Однако Кевин замечал и другое: настороженные взгляды мужчин, которые жались в темных уголках, стараясь не привлекать к себе внимания. Были то шпионы, доносчики или собиратели слухов, по сходной цене продающие новости любому прохожему, — оставалось только гадать. Опытные дозорные Акомы вглядывались в каждый дверной проем и в каждую аллею по пути следования кортежа; Люджан держал своих воинов в готовности ответить мгновенной атакой на малейший признак какой-либо угрозы. Объявленный «имперский мир» сулил наказание любому, кто его нарушит, но беспечным не давал никаких гарантий.
Однако при этом проход через торговый квартал давал возможность наблюдать красочное и захватывающее зрелище, к которому остался равнодушным лишь один человек из всей свиты Акомы — Кейок. Вынужденный передвигаться на носилках, он восседал на них с застывшим лицом, неподвижный, как каменное изваяние.
Кортеж Мары вступил на храмовую площадь — гигантский квадрат, где размещались двадцать огромных зданий. Здесь воздавались почести цуранским богам и жили многочисленные жрецы и монахи, посвятившие себя служению небесным владыкам.
Арки ворот, облицованные перламутром, и глянцевые плитки кровельной черепицы ярко блестели на солнце, образуя причудливо-неповторимые сочетания с мрамором, малахитом и ониксом величественных колонн в окружении горшочков с благовонными куреньями и алтарей, на которых громоздились горы пожертвований, принесенных в дар божествам.
Кевину было трудно соблюдать спокойствие. Он разрывался между желанием полюбоваться великолепием древней и чуждой культуры и необходимостью глядеть под ноги, поскольку мостовая оказалась предательски неровной.
Городской дом Мары находился в тихом квартале имперских резиденций. Тень цветущих деревьев защищала его от палящего солнца. Над фасадом, выложенным великолепными изразцами, возносилась многоярусная крыша, каждый пролет которой украшало резное изображение птицы шетра. Широкие полукруглые порталы скрывались под сплошным ковром из пурпурных лоз на шпалерах, вырезанных из тысяч гигантских морских раковин.
Подобно многим семьям Империи, Акома владела домом близ центра Кентосани, неподалеку от дворца императора. От одного наезда в Священный Город до другого могли проходить годы, но величественные резиденции, построенные несколько столетий назад, всегда содержались в порядке на тот случай, если господам понадобится прожить здесь несколько недель. За каждой семьей, глава которой входил в Высший Совет, были закреплены апартаменты в Имперском дворце, но большинство правителей, желая обеспечить себе удобства и развлечения по собственному вкусу, предпочитали свободу и простор собственного жилища.
У входа в городской дом Акомы ожидал Джайкен в компании с ливрейным слугой. Когда процессия Мары остановилась перед воротами, хадонра поклонился и доложил:
— Госпожа, все готово к твоему прибытию.
Он взмахнул рукой, и ворота широко распахнулись.
Носильщики внесли госпожу в сад резиденции, и только тогда, когда Джайкен со своим помощником последовали за ними, Кевин с изумлением сообразил, что человек в ливрее — не кто иной, как Аракаси. Улучив минуту, когда свита вступила под тень живого пурпурного полога и мерная поступь солдат из почетного эскорта заглушила менее громкие звуки, мастер тайного знания склонился к носилкам.