Этот звук и послужил им сигналом. Не говоря ни слова, Люджан обнажил меч и занял позицию у двери. Папевайо прислонил копье к стене со стороны сада, а затем вынул из ножен сразу и меч, и кинжал. Отблеск лунного света сверкнул на покрытых лаком доспехах, когда он улегся на место Мары, положив оружие у постели.
Потянулись томительно долгие минуты. Затем перегородка, отделяющая спальню от зала рядом с садом, бесшумно отодвинулась. Незваный гость без колебаний молнией устремился в образовавшийся просвет, уже занося кинжал для удара. Он быстро склонился над телом, которое, как он полагал, принадлежало властительнице Акомы.
Папевайо откатился направо и, мгновенно вскочив, принял боевую позу, готовый мечом и кинжалом парировать удар; клинок ударил о клинок. Люджан в это время зашел сзади убийцы, намереваясь отрезать преступнику путь к бегству.
Слабый лунный свет все же выдал его, отбросив на пол длинную тень. Клинок убийцы вспорол подушку, и пух джайги белой метелью закружился в воздухе. Он отпрянул и, обнаружив, что попал в западню, изготовился к схватке. Одеяние носильщика никого не могло бы ввести в заблуждение: он двигался с быстротой и точностью искусного воина. Он метнул кинжал в Папевайо. Командир авангарда отклонился в сторону. Мнимый носильщик беззвучно промчался мимо него, увернувшись от удара меча, который лишь полоснул его по спине. Прорвав бумажную перегородку, он кинулся прочь по садовой тропинке.
Люджан пустился в погоню, выкрикнув:
— Он в саду!
В ту же секунду коридоры загудели: на помощь спешила стража Акомы. Сдвигались перегородки, открывались проемы; в образовавшийся хаос решительным шагом вступил Кейок, выкрикивая приказы, которые выполнялись без промедления. Воины развернулись веером и начали методично прочесывать сад, копьями нанося удары в гущу кустарников.
Поднявшись на ноги, Папевайо собрался присоединиться к поискам, однако Кейок тронул его за плечо:
— Он удрал?
Командир авангарда лишь пробормотал проклятье. По долгому опыту он мог заранее предугадать, каков будет следующий вопрос военачальника, и не стал дожидаться, пока этот вопрос будет задан:
— Он прячется где-то в саду, но если ты хочешь знать, как он выглядит — тебе лучше порасспросить Люджана. Он мог разглядеть убийцу в лунном свете, а с моей стороны это была просто тень. — Папевайо помолчал, дожидаясь, пока Кейок пошлет за бывшим разбойником, а потом задумчиво добавил:
— Он среднего роста, левша. И изо рта у него сильно пахнет соленым йомахом.
Люджан дополнил описание:
— На нем туника и веревочный пояс носильщика, но подошвы его сандалий из тонкой мягкой кожи, а не из дубленой кожи нидр.
Подозвав двух солдат, оказавшихся поблизости, Кейок коротко приказал:
— Обыщите комнаты, отведенные носильщикам Кеотары. Выясните, кого нет на месте. Он и есть тот, кто нам нужен.
Минутой позже два других воина приволокли обмякшее тело, в котором Папевайо с Люджаном опознали убийцу. Ко всеобщей досаде, мнимому «носильщику» хватило времени, чтобы вонзить второй кинжал, размером поменьше, себе в живот.
Кейок плюнул на труп.
— Жаль, что он умер почетной смертью — от клинка. Вне сомнения, он получил на это разрешение своего господина, прежде чем приступил к исполнению задания. — Послав слугу к солдатам с приказом прекратить поиски убийцы, военачальник добавил:
— По крайней мере этот пес предвидел возможность неудачи.
Следовало без дальнейших проволочек донести обо всем происшедшем Маре. Кейок махнул рукой в сторону трупа:
— Уберите эту падаль. Но сохраните какую-нибудь часть, по которой можно будет его опознать. — Под конец он одобрительно кивнул Люджану и Вайо:
— Ну что ж, все сделано как следует. Используйте остаток ночи, чтобы поспать.
Когда глава воинских сил Акомы скрылся в темноте, оба офицера молча переглянулись: Кейок редко бывал щедр на похвалу. Потом Люджан ухмыльнулся, а Папевайо многозначительно кивнул. Отлично поняв друг Друга, они свернули в сторону солдатских казарм, чтобы пропустить глоток-другой за компанию, прежде чем отправиться на честно заработанный отдых.
* * *
Барули из Кеотары вышел к завтраку в самом гнусном настроении. Его красивое лицо опухло, а глаза покраснели, словно во сне его преследовали кошмары. И все-таки можно было сказать почти наверняка: гостя угнетало не известие об убийце, проникшем вместе с его свитой во владения Акомы, а бедственное и унизительное положение, в которое он угодил из-за собственной расточительности.
Мара не забыла, как во время вчерашнего ужина Барули совершенно потерял самообладание, и теперь ей было ясно: не настолько он искушен в лицемерии, чтобы делать вид, будто не было никакого покушения на ее жизнь.
— Друг мой, у тебя удрученный вид! Твои покои оказались недостаточно удобными? Ты плохо спал?
Барули постарался сделать свою улыбку как можно более лучезарной:
— О нет, госпожа. Отведенные мне комнаты выше всяких похвал, но… — Помрачнев, он вздохнул. — Просто у меня тяжело на душе. А насчет того дела, о котором я упоминал вчера… смею ли я рассчитывать на твое терпение и снисходительность?.. Если бы тебя не затруднило…
От былой сердечности Мары не осталось и следа:
— Все не так просто, как ты думаешь, Барули.
В воздухе витал умиротворяющий аромат свежеиспеченного тайзового хлеба. На столе остывали аппетитные яства, но Барули чувствовал, что ему кусок в горло не полезет. Он оцепенело уставился на хозяйку. Щеки его побагровели, что было уж совсем не по-цурански.
— Госпожа, — начал он, — боюсь, тебе неведомо, на какие бедствия ты меня обречешь, если ответишь отказом на мою смиренную просьбу.
Мара молча подала знак кому-то, ожидавшему за перегородкой слева от нее. В ответ скрипнули доспехи, и на виду показался Кейок, несущий окровавленную голову убийцы. Без лишних церемоний он положил ужасный трофей на плоскую тарелку перед юным отпрыском Кеотары.
— Ты знаешь этого человека, Барули, — не вопрошая, а утверждая, произнесла Мара.
Никогда прежде он не слыхал, чтобы властительница Акомы разговаривала подобным тоном. Именно ее голос, а не вид отрубленной головы, потряс Барули до глубины души. Он побледнел:
— Это был мой носильщик, госпожа. Что произошло?
На него упала тень офицера, и солнечная комната вдруг показалась ему холодной.
— Нет, Барули, не носильщик. Это убийца. — Слова Мары падали как камни, сорвавшиеся с кручи.
Юноша моргнул, бессмысленным взглядом уставившись в пространство. Затем пришло понимание. Он сгорбился, опустив голову. Прядь черных волос свесилась ему на глаза.
— Господин моего отца… — с трудом выдавил он из себя, назвав таким образом Джингу из Минванаби.