Одевшись и собравшись выходить, она вдруг сообразила, что в кошельке-то у нее пусто. Вчера был день выдачи карманных денег. Но папа был так занят семейными проблемами – маминым похуданием и профессорскими кальсонами, – что совершенно забыл об этом. А Гретхен побоялась подливать масла в огонь напоминаниями о родительском долге.
Она решила пошарить по углам – если хорошо поискать, какая-нибудь мелочь всегда найдется. Может, еще удастся наскрести на книжицу.
В ванной комнате, рядом с шикарным бальзамом для волос, Гретхен нашла два шиллинга и сорок грошей, которые мама передала ей от Гансика. В нижнем ящике тумбочки для обуви, между баночками с обувным кремом и щетками, обнаружились еще две монеты по одному шиллингу. Один шиллинг Гретхен выудила из сувенирной кружки с надписью «Йозеф». Потом заглянула под родительскую кровать: там, под папиной половиной, сиротливо лежала монетка в пятьдесят грошей. Зато на туалетном столике, рядом с флаконом маминых духов, красовалась целая стопочка монеток по десять грошей. Гретхен подвела итог: семь шиллингов и девяносто грошей. А книжка в киоске стоила восемь шиллингов. Можно было бы, конечно, еще поискать, но ей надоело, и она решила сходить в «Старую книгу», где всего за семь шиллингов и пятьдесят грошей можно разжиться аж тремя изрядно потрепанными и пожелтевшими выпусками возвышенных страстей.
«Старая книга» находилась на Рыночной площади. Рыночную площадь Гретхен любила, особенно весной. Бродя среди прилавков и наблюдая за разгрузкой товаров, она даже чуть не забыла о своих романах. Гретхен прогуливалась по рядам и долго смотрела, как какой-то торговец демонстрирует новую модель овощечистки, расхваливая на все лады ее неземные достоинства. От этого занятия ее отвлек другой продавец, здоровенный дядька с копной кудрявых волос. Он торговал средством для чистки утюгов. Гретхен страшно смутилась, когда он обратился к ней со словами:
– Подходите, хозяюшка! Не пожалеете! Такой очиститель утюгов для вас – просто находка! Будете гладить мужу рубашки в два раза быстрее!
Наконец Гретхен добралась до «Старой книги», но там на дверях висела табличка «Закрыто по техническим причинам».
Тогда Гретхен купила себе большое зеленое яблоко и пошла в скверик у дальнего конца площади. Там она уселась на скамейку, закрыла глаза, подставив лицо ласковому весеннему солнцу, и надкусила яблоко. Ей было хорошо. «Вот бы так каждый день», – подумала она. Ради этого можно даже смириться с ночными кошмарами, если потом в награду получаешь столько удовольствий! Она вытянула ноги и откинулась на спинку скамейки. «Что может быть лучше теплого солнышка!» – от одной этой мысли на лице Гретхен разлилось блаженство. Вдруг скамейка слегка скрипнула, и Гретхен почувствовала, как доски под ней чуть приподнялись. Похоже, кто-то присоседился. Она чуть приоткрыла глаза. И точно: рядом с ней теперь сидел парень в одежде из черной кожи. Гретхен осторожно скользнула взглядом по ногам, потом перешла к туловищу и наконец добралась до головы. Только тут она разглядела на щеке соседа татуировку – бабочку-капустницу – и поняла, кто набился к ней в компанию. Если бы не бабочка, она бы еще гадала, знакомы они или нет, потому что на дне рождения Габриэлы у этого парня была совсем другая прическа: длинные светлые волосы до плеч. Теперь же он был коротко пострижен и выкрашен в черный цвет. Правда, на макушке красовался хохолок. Вроде помазка для бритья, только с красными кончиками.
– Привет, Гретхен-конфеткин! – сказал парень, и Гретхен принялась лихорадочно соображать, как же его зовут. Наверное, Олаф, решила она, – так, кажется, обращались к нему «типажи» на дне рождения у Габриэлы.
– Привет, Олаф! – ответила она.
– Не, Олаф – это бритый, – рассмеялся хохлатый. – А я Хинцель.
Он протянул руку к яблоку. Гретхен не стала жадничать, и Хинцель с хрустом откусил кусок.
– Ой, черт! – застонал он, хватаясь за щеку с бабочкой. – Зубы, чтоб их! – пробормотал он и вернул яблоко. Гретхен с некоторой тревогой посмотрела на место укуса. Там виднелись бурые следы крови.
– Пародонтоз! – поставила диагноз Гретхен. – Нужно срочно лечить, иначе все зубы выпадут!
Хинцель осторожно жевал кусок яблока.
– Не, к стоматологу меня не затащишь! – изрек он.
Гретхен уставилась Хинцелю в рот: зубы у него были желто-коричневые, а один даже почернел и был весь в зазубринах.
– Ты что, так боишься стоматологов? – спросила Гретхен.
– Уже перед кабинетом трясти начинает! – сказал Хинцель и выплюнул зеленую кожуру. – Вот такая песня, – закруглил он тему, пожал плечами, достал из кармана куртки губную гармошку и довольно чисто сыграл колыбельную «Спи, моя радость, усни». Звучало красиво.
– Хочешь поиграть? – парень протянул Гретхен гармошку.
Гретхен вспомнила следы крови на яблоке. Ей было противно прикасаться губами к инструменту, в который только что дул человек с такими гнилыми зубами. Но Гретхен боялась, что, если отказаться, Хинцель догадается почему и обидится, а обижать его вовсе не хотелось. Она осторожно поднесла гармошку ко рту и с облегчением обнаружила, что от нее ничем не пахнет и никакого дурного привкуса тоже нет.
Раньше Гретхен частенько играла на гармошке, и получалось у нее прекрасно, ведь она от природы была очень музыкальной. Хинцель ей в подметки не годился. Гретхен попробовала воспроизвести мелодию, которую любила играть в детстве, – «When the Saints Go Marching in»
[3], а потом «Yellow Rose of Texas»
[4]. Дальше она пошла играть всё подряд – все любимые песни, даже те, которые прежде никогда не играла и которые нужно было еще сначала подбирать. Но с этой задачей она справлялась без особого труда: попробует так-сяк – и готово дело! «Like a Bird on the Wire»
[5] вообще подобрала за секунду.
– Ну ты даешь! Наяриваешь как по писаному! – восхитился Хинцель и потянулся к кармашку сбоку на брючине. Он расстегнул молнию и извлек оттуда небольшую флейту. – Вот эту штуку я люблю больше, чем гармошку. Хочешь, сыграю что-нибудь настоящее индийское?
Гретхен кивнула, и Хинцель исполнил довольно странную, но приятную мелодию.
– К этому надо сначала привыкнуть, – сказал Хинцель и задудел снова.
В сквере появилась старушка. В обеих руках она несла набитые сумки, из которых выглядывали пучки зелени. Проходя мимо скамейки, где сидели Гретхен и Хинцель, старушка бросила в их сторону сердитый взгляд и злобно сказала:
– Развелось тут охламонов! Что, нечем заняться? И как вас только терпят, тунеядцев? Давно пора всех запретить!
– Заткнись, кошелка! – крикнул Хинцель вслед удалявшейся бабке и спрятал флейту обратно в карман. – Все настроение испортила! Попадется одна такая, и весь день насмарку!