– Как она может о таких вещах судить в ее-то возрасте! – с пылающим взором воскликнула мама Конни. – Это все приходит позже! После тридцати, не раньше! Или ты считаешь иначе, Гретхен?
Гретхен не видела оснований сообщать маме Конни, что у нее тут не может быть никакого собственного мнения ввиду полного отсутствия опыта. Поэтому она только промычала что-то вроде «возможно» и хотела уже было сменить тему. Но ее собеседница, похоже, совершенно не собиралась этого делать, а, наоборот, вознамерилась завести развернутую дискуссию о нюансах женского тела, о постельной географии и координатах расположения тел – важный фактор, за которым нужно следить во избежание недоразумений. Вместо дискуссии и диалога в результате получился пространный монолог, спасаясь от которого, Гретхен прибегла к мелкой хитрости: сказала, что ей нужно кормить брата обедом, – и сбежала.
Совершенно обалдевшая от этих разговоров, она вернулась в родную квартиру, снова приняла душ, на сей раз основательно, и стала готовиться к выходу. Она как раз сушила волосы феном, когда домой вернулся Гансик. В руках у него был внушительный пакет с шестью ватрушками и тремя булочками с корицей. Похоже, он планировал порадовать себя этим «сладким пайком», которым можно было накормить многодетную семью, вместо приготовленного мамой легкого овощного супчика.
Гретхен собралась уже отругать Гансика за такое баловство, но потом передумала. Она торопилась в «Ваксельбергер», на обстоятельную воспитательную беседу о здоровом питании у нее не было времени, а ограничиваться стандартной репликой вроде «много плюшек есть вредно» тоже не хотелось – зачем портить человеку настроение?
В «Ваксельбергере» Гретхен обнаружила полкласса. Большой компанией они расположились вокруг составленных вместе столов. Рядом с Габриэлой было два пустых стула. Гретхен села на один из них и попыталась вникнуть, о чем так громко и жарко спорят ее одноклассники. Речь шла о деньгах и долгах! Конец учебного года считался временем расчета по долгам. Если ты до начала каникул не выбил своих денег из должника, то пиши пропало! Осенью уже бессмысленно спрашивать – только на смех поднимут! «Срок давности истек» – вот и все, что тебе скажут.
Разговор шел как раз о том, допустим ли перенос долга на другое лицо. Вот, например, Габриэла должна Штефану пятьдесят шиллингов, а ей ровно столько же должен Отто Хорнек. Габриэла считала себя, соответственно, свободной от долгов и полагала, что Штефан должен требовать свои пятьдесят шиллингов не у нее, а у Хорнека. С чем Штефан был совершенно не согласен, потому что, с его точки зрения, никаких шансов выбить деньги у Хорнека не было – абсолютно дохлый номер!
– Да я бы в жизни ему в долг не дал! – объяснял свою позицию Штефан. – Я же себе не враг!
Гретхен уже хотела было взять слово и выступить в поддержку Штефана, хотя это и шло вразрез с негласным законом солидарности с Габриэлой, как в этот момент из туалета вышел Флориан – он преспокойно уселся на свой стул, с которого поднялся всего лишь несколько минут назад, и только тогда заметил, с кем оказался рядом. Гретхен настолько была ошарашена таким соседством, что у нее пропало всякое желание вступать сейчас в дискуссию. Остальные тоже вдруг как-то резко утратили интерес к теме долгов. Все с любопытством смотрели на Гретхен и Флориана. Потрясающая ситуация! Разбежавшаяся парочка по недоразумению оказалась бок о бок!
Ярость охватила Гретхен. «Вот свиньи! – подумала она. – Хоть бы кто сказал, чье это место! Все только и ждали этого момента. Чтобы порадоваться моей вытянутой физиономии! Они и в школе только и делают, что следят, как бы не пропустить скандала, мечтают, чтобы я устроила Флориану сцену, начала с ним ругаться! Поэтому они мне и рассказывают во всех подробностях, что он обо мне говорит и как поносит! А теперь думают, поди, вот наконец-то дождались! Вот сейчас начнется супершоу с фейерверком в присутствии свидетелей!»
Гретхен не собиралась доставлять собравшимся такого удовольствия. С абсолютной непринужденностью она откинулась на стуле, как будто ей было совершенно все равно, заденет она так Флориана или нет. Флориан же, наоборот, весь напрягся. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. С красным лицом он нервно вертел в руках стакан с колой и всячески делал вид, будто в упор не видит Гретхен и не заметил, кто сидит рядом с ним. Громко и возбужденно он принялся рассказывать Отто Хорнеку «обалденную историю», которая якобы случилась с ним вчера. Эта «обалденная история» сводилась к пьяным ночным подвигам, вершиной которых, по словам Флориана, стало приключение в парке, когда он, Флориан, забрался на фонарь и с самой верхотуры плюнул на шляпу какому-то прохожему. Слушать это было крайне неприятно и противно не только Гретхен, но и всем остальным. С мрачным видом собравшиеся смотрели в свои стаканы и чашки. Даже Отто Хорнек, особой щепетильностью не отличавшийся, держался отстраненно и никакого восторга по поводу таких похождений не выражал. Флориан был не в том состоянии, чтобы заметить прохладную реакцию присутствующих и плавно свести на нет свою «обалденную историю». Наоборот. Он совсем разошелся: орал на все кафе, тарахтел как пулемет, намекал на какие-то эротические приключения, которые якобы произошли после того, как он слез с фонаря. При этом Флориан сам смеялся своему рассказу, принимаясь в отдельных местах ржать как конь. А поскольку никто не смеялся вместе с ним, он компенсировал отсутствие реакции еще более громким раскатистым хохотом.
Гретхен было мучительно присутствовать при этом театре. Ей надоело демонстрировать другим чудеса выдержки и самообладания и делать вид, будто ее ничего не волнует. Нельзя все-таки допускать, чтобы Флориан ставил себя в такое ужасно нелепое положение!
Гретхен положила руку ему на коленку и крепко сжала.
– Довольно, прекрати, пожалуйста! – тихо проговорила она.
Неизвестно, расслышал ли Флориан ее слова, но, во всяком случае, вскоре описание «обалденной ночи» несколько застопорилось, а потом и вовсе сошло на нет, закончившись невнятным: «В общем, оторвался на полную катушку! Просто обалдеть!»
Все с облегчением вернулись к прерванной дискуссии о долгах.
Гретхен продолжала держать руку на коленке Флориана. Только теперь она ее не сжимала.
– Знаешь, Флориан, – сказала Гретхен, стараясь говорить так тихо, чтобы ее слышал один только Флориан. – Как-то это плохо все получилось, и теперь ты на меня злишься. Нам нужно все же наладить отношения.
– Само собой, – ответил Флориан, уставившись в свой стакан с колой.
– Никто из нас не виноват в том, что так вышло, – продолжала Гретхен.
– Само собой, – ответил Флориан, продолжая смотреть в стакан.
– Рано или поздно нашим отношениям все равно бы пришел конец, – сказала Гретхен.
– Само собой, – сказал Флориан.
– Давай не будем держать зла друг на друга, – проговорила Гретхен.
– Само собой, – ответил Флориан.
От Гретхен не укрылось, что вся компания, хотя и была занята спором о долгах, потихоньку следила за ее разговором с Флорианом и теперь выглядела искренне разочарованной: бедные они, бедные, проявили, можно сказать, столько участия, а их лишили возможности насладиться представлением, чтобы потом было о чем поговорить! Их грубо обманули! Даже Габриэла, похоже, думала так же.