– Э-э-э… ну да… вот почему природа наделила их кожурой, – добавляет он, прикидываясь, будто ему столько же лет, сколько мне.
– Ты что, ходил в магазин в пижаме? – спрашиваю я.
– Конечно, нет. – он смотрит на меня, как на сумасшедшую. – Я ездил на велосипеде.
Интересно, папа тоже ощущает свои ноги и все, что они делают? Как они действуют и что они чувствуют? Может быть, и ему, как мне, порой кажется, что он ходит в открытом космосе? Или под водой – в старинном, громоздком металлическом водолазном костюме? Как и мне? И вот-вот утонешь… И в обоих случаях задыхаешься.
Я тянусь за ингалятором.
Он варит кофе в кофеварке. У меня по-прежнему нет аппетита.
– Ну, супердевушка, что будешь есть?
– Ничего не хочется.
– Да ладно, смотри, я принес авокадо – ты же любишь авокадо. Чертова еда стоит целое состояние, – шутит он. – Недешевые вы, паразиты, – обращается он к авокадинам. – Зато модные, правда? Уверен, что эти штуки ломаного гроша не стоят там, где растут. Говорят, они дозревают в миске, но половина из них похожа на метеориты, а остальные выглядят так, будто участвовали в кабацкой драке.
– Я знаю, мама отправила тебя за продуктами, чтобы я поела.
– Может быть, хоть тостик?
В моем мозгу возникает образ Дав – грязные руки, разбитые костяшки пальцев, запекшаяся кровь под ногтями.
– Почему мы едим мясо? Мы не созданы для того, чтобы есть мясо.
– Пещерные люди ели мясо.
– Да, но для этого им приходилось потрудиться, и тогда ничего другого не было. И я уверена, когда они кого-нибудь добывали – дикого кабана, например, – они растягивали его надолго. Чтобы вся семья целую неделю ела.
– Верно. Мы – жадная раса потребителей. Но почему тебя сейчас так занимает политэкономия еды?
Я молчу. Вообще-то потому, что я слишком много ее съела. Я ограбила планету.
– Почему вообще мы едим авокадо? – продолжаю я. – Если мы произошли от обезьяны, почему не едим то же, что едят обезьяны? Они едят мягкие фрукты и овощи. И орехи.
– Некоторые обезьяны едят мясо. – Папа изображает адвоката дьявола.
– А некоторые люди убивают других людей.
– Слишком глубокомысленная беседа для этого времени дня, но, должен сказать, интересная.
Он был бы рад, если бы я была вегетарианкой, – еще один повод для него козырнуть за обеденным столом: «А моя дочь – вегетарианка, так что…» Потом я думаю о Дав. Вот чем он может теперь козырять. Я гоню гадкую мысль прочь. Пошла вон.
– У обезьян короткие ногти, как у нас, и плоские зубы-резцы, как у нас. они лазают по деревьям, их руки и ноги приспособлены для лазанья. Мы не можем догнать антилопу, как львы, и разорвать ее когтями или клыками. Мы другой вид животных.
– Верно, – кивает папа. Он подкармливает Небыть жиром от бекона.
– Мы даже не можем переварить сырое мясо, у нас от него расстраивается желудок.
– А как же бифштекс по-татарски?
– Ну конечно, только его и ем каждый день. – Я в затруднении.
– Мы и приготовленное мясо не перевариваем как следует.
– Вот видишь.
– Но именно поэтому люди добыли огонь. Мы добыли огонь… мы придумали ловушки, чтобы добывать пищу, острогу, чтобы ловить рыбу. Все это делает наш вид вершиной пищевой цепочки. Посади человека в клетку вместе с любым животным, и животное его одолеет… но брось ему в клетку ружье, и животное будет бессильно. Это эволюция, Блюбель. Мясо нам нужно, чтобы жить.
Я слышу, как в двери поворачивается ключ. Значит, мама вернулась.
– СЮРПРИЗ! – кричит она. – Смотрите, кто пришел!
Слышно клацанье металла по ступенькам. Дав.
Папа в возбуждении вскакивает.
– Вот это сюрприз! А мы еще не ждали тебя домой, детка!
Я почему-то напугана. Я бегу наверх, в свою комнату, – тоже не знаю почему. Собираю все банки из-под «Нутеллы» и выбрасываю, даже те, в которых торчат ножи и ложки. Звон стекла и металла. Звяк. Дзинь. Все отправляется в мусорную корзину.
Печенье миллионера
Помимо своей воли я заснула. Глубоко. Наверное, от усталости.
Сегодня я пойду на работу. Нормально? Пишу Алисии и ожидаю в ответ раздражающую россыпь смайликов, которые бросятся на меня с экрана. Она больше всего любит рожицу с высунутым языком, подмигивающую одним глазом.
На самом деле мне хочется на работу. Никогда не думала, что так может быть, но это правда. В «Планету Кофе», где одна забота – чтобы молоко было взбито, а вилки вымыты. Чтобы не ошибиться, давая сдачу, и соблюдать правила, принятые в кофейне, в этом теплом уголке комфорта и простоты.
Макс готовит двойной кофе навынос и тут замечает меня. Зеленые глаза раскрываются, как зацветающий цветок при ускоренной съемке в телепередаче о природе. Он удивлен.
Алисия топает со мной за кулисы.
– Эй, дорогуша, рада тебя видеть. Как дела?
– Нормально, спасибо.
– Цветы получила? – Ага, лилии; это символ смерти, идиотка. Биби, будь вежливой.
– О да, очень красивые, спасибо. Они еще стоят.
– Как хорошо. И шоколадки?
– Да. И шоколадки.
– Ага. – Она кивает. Уперев руки в бока, делает резкий выдох. Как будто готова сказать: «Да пошли вы все». Не мне ее судить. Живот у нее выпирает из джинсов, пуговица на талии вот-вот оторвется. Всем своим видом она говорит: «Я отрицаю, что беременна, но определенно беременна». Я с самого начала поняла, что это было не пищевое отравление. Таракашку вроде Алисии не так-то просто отравить.
– Ты ела? – спрашивает она. Как это мило – позволить толстухе есть. Я сердито смотрю на нее и молчу. Алисия почесывает запястье. – Ты совсем отощала.
Хм. Я вся напрягаюсь, каменею.
– Ну и как Дав?
– Отлично. Она справляется с этим куда лучше меня, – неловко бормочу я.
– У тебя усталый вид. – Алисия улыбается.
– Да… в общем-то… я правда устала. – ПРАВДА. – Никак не могу смириться с тем, что она не может… ничего делать.
– Можешь пойти домой, если считаешь, что вышла слишком рано. Мы тебя прикрываем, подруга.
– Нет, нет. Я хочу остаться. Дома я сойду с ума. От меня там нет особой пользы.
– Ох, бедняга, представляю, через что ты прошла.
Разговор перешел с моего веса на несчастье с сестренкой. Она хочет услышать всю историю с начала до конца, как в документальном сериале «Аварийная служба 999». Но я защищаюсь изо всех сил. Почти агрессивно. Это совсем не то, что ее шуточки о моем весе, потому что этот вес мой. Тут все ясно: это я пихаю в себя еду, и еда нравится мне. Но сейчас речь совсем о другом. Этого не зафиксируешь, даже если запишешь в дневнике. Ну давай, Алисия, говори, что хотела. Задавай свои вопросы.