Обожаю этот теплый запах, распространяющийся по дому и наполняющий кухню уютом. Обожаю смотреть на пузырящийся сыр и пятнышки мясной начинки, выступающие, как расплавленная лава, на белой поверхности пюре.
На улице начинает громыхать. На город обрушивается ливень. Теперь, когда началась гроза, мама должна сказать спасибо за пирог. Дав кидается вниз, чтобы впустить собак, которые тут же начинают обшаривать кухню в поисках обрезков моркови и закатившихся горошин.
– Ох, ради всего… – кричит мама.
– Что такое?
– Кто из вас, маленькие дурехи, пригласил отца?
– Не я, – говорю я.
– Почему же он тогда у двери?
– Мне стало его жалко, мам, – сознается Дав. – Он ведь совсем одинок.
– Он совсем не одинок. С ним всегда его огромное раздутое эго. Черт возьми, Дав.
– Ну извини, мама.
– Да ладно. В конце концов, это твой отец.
– И так или иначе, вы ведь можете с ним помириться.
– О да, за романтическим пастушьим пирогом под грохотание летней грозы, – шутит мама. – Ладно, впусти этого старого крыса.
Входит папа, промокший до нитки, прикрывая голову газетой «Гардиан». Уверена, он в восторге от своего промокшего вида, думает, что это придает ему настоящий бродяжий шарм и артистическую потрепанность.
– Привет, дорогие, – почти поет он, демонстрируя хорошее настроение, потом подходит к собакам и треплет их за ушами. – Вкусно пахнет, Блюбель. – Я плюхаю кастрюлю на стол.
Мама добавляет к пирогу горошек. Папа, этот потрепанный, потерянный человечек, макает в соус хлеб с маслом, потому что всегда должен чувствовать себя как утомленный, путешествующий на осле без гроша в кармане крестьянин, забредший среди ночи в трактир, где его ждут хлеб, сыр, эль, похлебка и соломенный матрас. Дав влила в свою порцию здоровенную дозу кетчупа.
А я ем, как мне нравится, – без ничего. Просто пирог сам по себе. Ничего отвлекающего. Только теплые тающие нити тягучего сыра, липнущие к маслянистому соленому пюре, прикрывающему фарш, от которого невозможно оторваться.
Я сую кастрюлю обратно в духовку, на случай если кто-нибудь захочет добавки.
– И куда ты все это деваешь, Дав? Не иначе как у тебя глисты, – острит папа при виде тарелки Дав размером с хорошую вазу для фруктов, которую она крепко прижимает к груди, будто ее собираются ограбить.
– Вкусно потому что, – бурчит она, как неблагодарная индийская нянька за рождественским столом.
– Весьма и весьма, – соглашается отец. «Весьма и весьма». Мы не в исторической пьесе, папа. Ему горячо, он машет вилкой у рта, дуя на нее.
– Ты прекрасная повариха, Би, – влезает мама. Явно пытается загладить свою довольно грубую и неуместную реплику о спортзале.
Должна признать: даже учитывая грозу, сегодня слишком жарко, душно для пастушьего пирога, но нельзя же полагаться на английскую погоду, поэтому нужно просто есть то, что хочется и когда захочется. И вообще, в Лондоне лето означает еще и переполненные урны в парках, из которых сверху торчат недоеденные тюбики из-под хумуса. Так что ешьте что хотите. И когда хотите.
Я смотрю на папу. Понятно, что он пришел не просто поесть, а выяснить отношения с мамой. Папа смотрит на маму так, как будто от одного ее вида у него тает сердце. Интересно, он так же смотрел на нее, когда она была студенткой, а он – ее преподавателем? Я не могу себе представить, чтобы влюбилась в кого-то из своих учителей. Может быть, все выглядит иначе, когда тебе девятнадцать и твой учитель на нелепых коротких курсах самодеятельной драмы – красавчик. Папа, конечно, никакой не красавчик. Ну вы понимаете, о чем я.
Мне нравится, когда мы вот так, в тишине, едим. И знаем, что все делим тепло одного горячего блюда. А снаружи стук летнего дождя. И у нас есть что-то общее.
Четверо. Это мы. В комплекте. Но он же не может сдержаться, куда там!
– А этот художник от слова «худо», Кит, к тебе приходил? – спрашивает папа у мамы противным ревнивым тоном, и все начинается по новой.
Папа с мамой занялись любимым делом. Они ссорятся. А раковину замела снежная лавина из крахмалисто-водянистых картофельных катышков, которые, похоже, вообще не отмываются и вселяют в меня отчаяние. К счастью, в «Планете Кофе» я поняла, как важно иметь «руки буфетчицы» и не бояться прикасаться к любым объедкам.
Жареный рис с яйцом
Утки не должны смотреть, как жарят яйца, поэтому им нужно прикрыть глаза.
– Они же не понимают, что это такое, идиотка, – стонет Дав, плюхая на стол вок.
– А ты откуда знаешь, – говорю я, пытаясь прикрыть пальцами их крякающие головы. У нас три селезня. Сначала, правда, мы думали, что это утки, и назвали их Мэри, Кейт и Эшли (да, в честь сестер Олсен
[5], я знаю, что это старомодно, но фильм «Двое: я и моя тень» – один из моих любимых, я готова смотреть его снова и снова), а потом попытались переименовать их в мальчиков, но все время забывали новые имена, так они и ходят с девичьими. Самое удачное из них, конечно, Эшли. Мэри звучит хуже. А вообще все они жутко бесят и все – сексуальные маньяки. Ни одному селезню не доверяю. Я видела, как они этим занимаются. У нас тут нет уток, но, будьте уверены, это их не останавливает. Но, думаю, от этого им не легче смотреть на то, как мы едим яичницу.
– И вообще, они утки, а яйца куриные, – замечает Дав.
Мэри не дает прикрыть ему глаза, так что мне надоедают попытки быть тактичной, и я попросту выгоняю уток из кухни.
– Яйца вовсе ничьи не дети, Биби. Это совсем другое дело. Они же не цыплята. – Дав изгибается причудливым йоговским движением и тут же выпрямляется.
– Дав, яйцо – стадия развития цыпленка.
– Правда, что ли? Жесть.
Жареный рис с яйцом я готовлю почти лучше всех на свете, исключая хозяина кафе «Счастливый сад» с едой навынос. Я промываю и варю рис басмати (маленький совет: никогда не берите дешевый рис), остужаю, а когда остынет, ставлю в холодильник. Когда он становится совсем холодным, разогреваю кунжутное масло, и как только оно начинает дымиться, вываливаю туда готовый рис: он поджаривается и трескается. Добавляю два (ну ладно, четыре) яйца, размазываю желток вилкой или палочкой для еды, обильно солю. Мне нравится, чтобы рис чуть-чуть пережарился, стал золотистым и хрустящим. Пока он жарится, я быстро кромсаю наискосок два пера зеленого лука, выключаю огонь, посыпаю сверху и подаю с соевым соусом. Соевый соус едоки должны добавлять сами. Это правильная подача.
– А горошек ты никогда не добавляешь! – ноет Дав.
– Он туда не полагается, – возражаю я. Она закатывает глаза, сует руку в пакет с «Кранчи-Натс» и закидывает горсть хлопьев себе в рот.