– Что? – Она резко садится.
– Мама согласна.
– На что?
– После каникул я не вернусь.
– Что-о?
– То-о. Больше не пойду в школу.
– ДА ИДИ ТЫ!
– Нет, серьезно.
– Фигасе! Би! Это фантастика. ВАУ!
– Знаю. Пока еще до конца не осознала.
– А в школе знают?
– Мама разберется.
– А папа что сказал?
– Считай, что ничего. А что он может сказать?
– Ух, Блюбель, это отпад! А что будешь делать?
– Пока не знаю. По идее, нужно пройти стажировку, потому что мне шестнадцать, типа, начать профессиональное обучение…
– Ты бы могла работать со мной!
– Хотела бы я быть твоей стажеркой! А что надо делать? Шить купальники на толстозадых девчонок?
– Ну да! С крупным рисунком, например… ну не знаю….
– Жабы или вроде того.
– Ага. Именно жабы.
– Чувствую, купальник с жабами стал бы для меня ориентиром – могу я подружиться с этой девчонкой или нет?
– Для меня то же самое в магазине: если покупательница не захочет носить купальник с жабами, тогда вон из моего магазина, ты не моего круга!
Я смеюсь.
– Так что пока я поработаю в «Планете Кофе», но… мне нужно уговорить Алисию оформить для меня статус стажера по специальности баристы. – Я сбрасываю туфли, воздух лижет мне распухшие пальцы. – Погляди на мои бахилы, так их растак. – Я смеюсь. – По идее, это удобная обувь. – Я щурюсь на солнце. – Но сегодня не могу ее попросить, потому как она, кажется, беременна.
– ЧТО-О?
– Вот-вот.
– Бедняжка. – Камилла цокает языком. – И почему мы не можем попросту работать механиками, как в кино?
– Сейчас для всего требуется бумажка. Ты не можешь просто начать работать после того, как подружишься, ну скажем, со слесарем, а он тебе и говорит: слушай, крошка, а почему бы тебе не стать слесарем, как я? Я научу тебя всему, что нужно для работы… Нет, фигушки, везде бумажки и прочая муть.
– Да, и вообще… Откуда ты в детстве можешь знать, чем хочешь заниматься всю оставшуюся жизнь? Выбираешь предметы для экзаменов в таком нежном возрасте, что даже не понимаешь, что от этого зависит все твое будущее. Бред собачий.
– Ясное дело. И представь, на экзамене по рисованию я замалевала все вокруг своей вазы с фруктами черным углем. Красотища. – Я вцепляюсь пальцами ног в траву.
– Как вообще узнать, какое место на планете предназначено именно тебе? Ну откуда я знаю, что мне положено быть именно здесь, именно сейчас и делать именно это? Откуда мне знать, что я приземлилась в нужном месте? Может быть, моя судьба… ну не знаю… в Новой Зеландии, на Сент-Люсии, или в Мехико, в Нью-Йорке, в Берлине…
– Или в Дубае?
– И никогда не узнаю. И поэтому жизнь кажется ужасно короткой. Просто нет времени все испробовать и понять, где мое место.
– Ну нельзя же всю жизнь скакать туда-сюда и искать свое место. Тебе просто некогда будет остановиться, чтобы понять, подходит оно тебе или нет. – Камилла ложится на спину и закрывает глаза. – Как бы там ни было. Здесь тебе самое место, это же твой дом.
– Откуда мне знать?
– Нужно просто знать. – Она срывает маргаритку и вертит ее в пальцах.
– И ты тоже часть этого…
Мимо проходит девица в джинсовых шортах с разрезами на ягодицах и в маечке до пупа.
– О-о-о, вот эта девчонка чувствует себя на своем месте! – Камилла кивает на нее. – Так держать, подруга! – кричит она.
– Хорошо ей. – Я улыбаюсь. – Но речь сейчас обо мне.
– Не дай бог отвлечься от твоей персоны хоть на тысячную долю секунды. Что ж, пардон. – Мы смеемся.
– Так вот, хотя мне всего шестнадцать, но я уже знаю, что есть вещи, которые не смогу делать никогда в жизни.
– Ты уже их делаешь – начинаешь предложение с «так вот», а я должна понимать, что ты имеешь в виду.
– Ну, типа, я никогда не буду лучшей в мире балериной, не буду лучшей скрипачкой…
– Неправда.
– Правда, потому что некоторые начинают этому учиться чуть ли не с двух лет. Ты же видела всякие передачи про вундеркиндов. А мне уже поздно. Мне нужно хоть куда-то двинуться. Я же ничего не умею.
– Ну а что бы ты хотела делать? В чем бы ты хотела стать лучшей, Биби?
– Мне нужно время, чтобы решить.
– Ну и решай себе.
– Мне нужно понять, что я умею… делать хорошо.
– Что же ты умеешь хорошо делать?
– Жрать.
Мы хихикаем. Наши животы так и ходят вверх-вниз. Вверх-вниз.
Камилла приглашающе хлопает ладонью по траве. Я ложусь с ней голова к голове. И слушаю визги лета. Дети в бассейне-лягушатнике, собачье тявканье, смех, ностальгически пронзительный колокольчик фургона с мороженым, сердитые гудки распаренных, вздрюченных водителей с проезжей части.
Через несколько минут мы стряхиваем с задниц прилипшие травинки и счищаем друг другу с волос мучнистый пух. На локтях у нас остается травяной узор.
– Позвоню тебе, когда закончу.
– Я тебя провожу, но не до дверей. Не хочу встречаться сегодня с Алисией, учитывая последствия операции на открытом сердце, произведенной с помощью граната.
– Это правильно. – Мы обнимаемся и нежно прощаемся.
– Черт возьми, – ворчит Камилла. – На солнце все какое-то желтое.
Я оглядываюсь: Макс с моей работы выкатывает на улицу мусорный контейнер.
Чизбургеры
Ты остаешься нормальным человеком, пока не сядешь в автобус. Но едва пройдя мимо водителя, становишься частью Автобусного сообщества. Автобусного клуба. Получаешь знак отличия за возмущение при виде кружка жевательной резинки, прилепленного к ворсистому подлокотнику. Ждешь повода воздеть очи долу и поцокать языком, обращаясь к незнакомцу. Думаю, эта потребность строить отношения – вопрос выживания.
В автобусе всегда пахнет чизбургерами – чизбургерами, или мочой, или потом, или холодными пирожками с сыром и луком, но на самом деле, по-моему, все перечисленное тоже может пахнуть как чизбургеры.
Если уж речь зашла о бургерах, для меня тут все просто. В них должен быть сыр. Булочка должна быть сдобной и сладкой, почти как кекс. Мясо должно быть хорошего качества, сочным и хорошо прожаренным, с чуть подгорелой корочкой. Я еще люблю, чтобы был маринованный огурец. А если лучший вариант чизбургера, который вы заслуживаете, недоступен, советую на него забить и съесть тостик с сыром.