Камера провожает меня, когда я едва ли не бегом направляюсь прочь с возвышения, подальше от света прожекторов. Мне хочется отпихнуть с дороги компьютерный пульт, но за него придется платить, поэтому я просто огибаю его и иду в фойе для участников. Распахиваю дверь и смотрю на своих детей – своих прекрасных, замечательных детей, которые взирают на меня, открыв рты. Теперь в фойе находятся и другие люди – женщина и мужчина афроамериканского происхождения и еще одна женщина, белая; все они явно одеты так, чтобы можно было предстать перед камерой. Чернокожая чета выглядит потерянно, словно не понимая, что им делать в нынешней ситуации. У меня за спиной Хауи Хэмлин извиняется перед зрителями и обещает продолжить интервью, как только миссис Тайдуэлл будет в состоянии. Затем включает рекламный ролик, откидывается назад, просматривает какие-то заметки и говорит:
– Потрясающе, миссис Тайдуэлл; я задержу вас еще на две минуты, а потом мы перейдем к Уайтам. Эрин, скажи им приготовиться.
Уайты. Я вспоминаю объявление, сделанное вначале. Должно быть, это и есть родители Элли Уайт, пропавшей шестилетней девочки. Прошло несколько дней с тех пор, как ее увез неизвестный, притворившийся шофером ее отца; по всей видимости, это было хорошо спланированное профессиональное похищение.
– Мне жаль, – говорю я им, а потом задумываюсь, хотят ли они от меня хотя бы сочувствия. После этого шоу ужасов – вероятно, нет. Они не отвечают. Я даже не знаю, слышали ли она меня на самом деле.
– Что за фигня тут творится? – выпаливает наконец Ланни. Глаза у нее огромные, лицо бледное – это видно даже под готским макияжем, который она до сих пор любит. – Мам, эта женщина что, одна из матерей…
– Всё в порядке, милая, – говорю я ей. – Пойдем отсюда. Немедленно.
Коннор не издает ни звука, просто подходит и обнимает меня. В последние несколько месяцев у него произошел скачок роста, и сейчас он уже достает мне до плеча. Ланни все еще выше его, но ненамного.
Я хочу уйти отсюда, пока Миранда еще в эфире и не сможет последовать за мной. Киваю Уайтам; женщина, сидящая рядом с ними – средних лет, с простой прической, в практичном брючном костюме, – кивает мне в ответ. Она смотрит на меня, пока я веду своих детей прочь из фойе и по дороге к двери подхватываю свою сумку.
Еще до того, как мы добираемся до выхода из здания, я набираю номер на телефоне. Кто-то из персонала пытается преградить мне путь – вероятно, чтобы убедить меня вернуться в эту гладиаторскую яму идиотизма, – но я отодвигаю его с дороги, не слушая ни единого его слова.
Потом мы выходим наружу, и Сэм отвечает мне.
– Уже закончили? – Голос у него удивленный.
– Ты не смотрел?
– Я ходил за кофе. Что случилось?
– В машине расскажу. Встретимся в конце подъездной дороги, – отвечаю я, и мы быстрой походкой направляемся по тротуару, идущему слегка под уклон.
По пути я вижу перед зданием студии огромный экран, на котором без звука идет «Шоу Хауи Хэмлина» с крупными кадрами в нижней части экрана. Должно быть, показ идет с задержкой, потому что, похоже, Хэмлин на экране как раз сейчас извиняется перед зрителями за мой резкий уход из студии. Я уверена, что дальше – поскольку команда Хэмлина хорошо провела подготовку – они позволят Миранде разглагольствовать о том, как подозрительно выглядит мое поведение. О том, что в прошлом году труп некой девушки нашли в озере Стиллхауз, прямо возле нашего дома. О том, как это убийство сошло мне с рук… вот только я этого не делала. Это было дело рук человека, который пытался подставить меня по приказу моего бывшего мужа. Но кто же поверит в эту правду?
Я не обязана защищать свое право на существование. Мое прошлое ужасно. Мои душа и тело покрыты шрамами.
Поверить не могу, что позволила втянуть себя в это шоу. Я подвела своих детей. Дрожа, пытаюсь справиться со слезами. Я думала, что положу конец нашим проблемам, а вместо этого просто устроила из них развлечение для публики.
Когда мы огибаем поворот, мой телефон звонит. Я вижу машину Сэма, стоящую с включенным мотором и мигающими аварийными огнями в конце подъездной дорожки. Не отрывая глаз от нашего пути к спасению, машинально отвечаю:
– Да?
– Мисс Проктор, это Дана Рейес, ассистент продюсера «Шоу Хауи Хэмлина». Мне жаль, что для вас это оказалось такой неожиданностью; мы, честное слово, не хотели подобного столкновения. – «Ложь». – Пожалуйста, вернитесь в студию. Следующая часть программы будет посвящена только вам, и, обещаю, мы целиком и полностью сосредоточимся на вашем рассказе… – Я практически слышу, как она сверяется с записями. – …о преследованиях, которым подвергалась ваша семья. И, конечно же, извинимся, если вы чувствуете себя оскорбленной…
Я обрываю звонок. Мы загружаемся в пикап, Сэм выключает аварийку и выезжает на дорогу. В Ноксвилле, штат Теннесси, стоит замечательный день, ясный и жаркий, небо ярко-голубого цвета. Сэм осторожно посматривает на меня. Он не хочет спрашивать. А я не хочу заговаривать первой. Дети сидят на заднем сиденье, храня не свойственное им молчание. Они, как и я, потрясены тем, что такой замечательный день оказался так глубоко отравлен.
«Что я натворила?» – думаю я. Судя по намекам Хауи о «разговорах в Интернете», Миранда уже некоторое время затевает шумиху. Из-за того, что мне пришлось отражать натиск репортеров, я почти перестала отслеживать сетевые угрозы, и это было моей ошибкой. Я не знала, что именно затевается против меня, против нас. Но должна была знать.
Теории заговора вот уже не один год множатся, словно бешеные, все более нелепые и спекулятивные. Химические вещества в инверсионных следах самолетов. Антипрививочное движение. Отрицание изменений климата. Но все это почти детские игры по сравнению с правдорубами, вещающими об ужасах 11 сентября
[2] или о стрельбе в школах, тем самым объявляя фальшивкой кошмары множества людей, кошмары родителей, разрушая жизни уцелевших.
И, похоже, Миранда Тайдуэлл понимает, что это та самая среда, в которой можно уничтожить нас, приложив минимум усилий. Снять пристрастный «документальный» фильм, поднять кое-какие несправедливые обвинения, найти в них что-то, что кажется истинным, и продавать материал направо и налево. Эмоционально неустойчивые, склонные к бредовым идеям люди найдут в этом некоторое успокоение. Ленивые сочтут это маловероятным, но возможным. А через год или два они будут убеждать друг друга, что «лучше перебдеть, чем сожалеть», и выдавать эту подделку за истинную правду.
Миранда умно поступает, действуя таким образом. Документальный фильм – даже содержащий полуправду и ложь – априори создает некое впечатление достоверности. Люди поверят ему, потому что этот же самый образ мыслей предполагает, будто моя невиновность, мой ужас и мое горе – всего лишь актерская игра. Что я должна была знать, должна была участвовать в этом. Потому что, если они призна́ют, что я не лгу, что они не застрахованы от той же самой цепочки случайных и ужасных событий, которые танком прокатились по мне… это слишком пугает их.