Свет в твоем окне - читать онлайн книгу. Автор: Кира Буренина cтр.№ 57

Разумеется, все мои приготовления держались в тайне от родителей. Двадцать третьего февраля, с нетерпением дождавшись конца уроков, пережив в школе несколько неприятных минут, когда наши ребята с визгом разворачивали довольно безвкусные подарки, я с трепетом ожидала окончания уроков и прихода репетитора по математике. Он появился, как всегда, вовремя. Традиционный ритуал освобождения от верхней одежды, улыбка при входе в комнату… Я встревожилась. Сегодня мой обожаемый учитель выглядел немного необычно. Может, виновата улыбка, которая получилась слегка недоделанной, словно он поленился улыбнуться как следует. А может, грустное и немного озабоченное выражение глаз. Не знаю. Но я чувствовала — с ним что-то не так. Кое-как урок дотащился к концу. Наступал самый напряженный момент. Я вскочила и подошла к стеллажу, где был запрятан мой подарок. Михаил Николаевич не спешил подниматься со стула, и это было кстати. Он устало прикрыл маленькой ладонью глаза и несколько раз с усилием потер веки. Потом он тряхнул головой, как щенок, искупавшийся в реке, и наконец поднялся со стула. Репетитор сделал несколько шагов по направлению к двери, но я встала на его пути. Только сейчас Михаил Николаевич заметил меня. Клянусь вам — в его глазах промелькнуло узнавание, а не удивление. Казалось, что до сего момента он спал, а сейчас проснулся и увидел меня — Тамару Лесникову с бутылкой «Наполеона» в руке. Торжественный момент распадался на глазах. Я несмело улыбнулась.

— Что это, Тамара? — Брови моего учителя сошлись на переносице.

— Подарок. К двадцать третьему февраля. Я вас поздравляю, — скороговоркой выпалила я, вручая ему злосчастную бутылку конька. Но он не спешил брать ее у меня. «Наполеон» беспомощно завис в воздухе между нами.

И тут он засмеялся. Сначала губы его раздвинулись в улыбке, потом плечи мелко затряслись. Он пытался сдержаться, закусил губу, но смех прорвался, и Михаил Николаевич расхохотался во весь голос. Я чувствовала, что краснею до корней волос. Теперь я не знаю, смеялся ли он надо мной или его позабавила комичность ситуации… Мне хотелось провалиться сквозь землю вместе с дурацкой бутылкой. Я смотрела на хохочущего учителя. На моих глазах рушился самый чудесный замок под названием «Любовь». Никакие нашествия в виде временной влюбленности в Витьку Смирнова из параллельного класса или короткого замыкания страсти на Саше Синицыне из соседнего подъезда не могли разрушить моей любви. Все это время я холила и лелеяла свое чувство к учителю. Я часто повторяла: «Мой дорогой, мой любимый Миша», и от того, как музыкально звучало его имя, моя любовь распускала самые пышные цветы. А теперь она была смята, повержена в прах, уничтожена. Я все-таки всунула бутылку учителю куда-то под мышку и вышла из комнаты. Я не видела процесса прощания с мамой, потому что в этот момент я ревела в ванной под аккомпанемент душа, включенного на полную мощность.

После этого я не могла больше видеть его. Даже имя вызывало во мне странную реакцию — что-то вроде крапивницы. Я упросила маму найти мне другого репетитора, плетя одну небылицу за другой. Как ни странно, мама не стала задавать лишних вопросов. Она подыскала мне другого преподавателя — вполне симпатичную тетеньку, с которой мы быстро нашли общий язык. Как было отказано Михаилу Николаевичу, я не знаю. Мне было неприятно спрашивать об этом. Однако в душе поселилась какая-то маета, непонятное чувство непоправимости. Мне было смешно и горько вспоминать свою погибшую «великую» любовь.

Седьмого марта с утра мальчишки заперлись в кабинете физики. Мы долго стояли под дверью, ожидая, когда нам позволят войти и восхититься плодом коллективных умственных усилий мужской части нашего класса. Наконец нас впустили. На столах стояли гипсовые статуэтки Афродиты или какой-то другой греческой богини, обнаженной, с прекрасными стандартами 90—60—90. Даже самые восторженные из нас не смогли издать ни звука. Мы таращились на гипсовые произведения искусства и молчали. Дурашливо-радостное выражение лиц мужской части нашего класса постепенно стало сползать. Очевидно, до них что-то стало доходить. К приходу учителя статуэтки были надежно спрятаны в наших сумках. На столах остались только анемичные тюльпаны, которые в изнеможении посылали последние сигналы SOS.

По случаю праздника нас отпустили с предпоследнего урока. Я не пошла вместе со всеми в гости к Паше Слобожанину, который обещал «замутить нечто чумовое». Я отправилась домой. У помойки я остановилась, открыла сумку и отправила классические стандарты Афродиты в мусорный бак. Дома было пусто и прохладно. Мой бледный тюльпан с явным облегчением воспринял стакан холодной воды и тотчас же пустил пузырьки воздуха в воду. Резкий звонок в дверь заставил меня вздрогнуть. «Это Пашка прислал за мной гонцов», — пронеслось у меня в голове, пока я отпирала входную дверь. Но на пороге стоял совсем другой человек. Он сделал шаг вперед и оказался в прихожей. Это был Михаил Николаевич. Сегодня он выглядел отлично — лицо помолодело, глаза смотрели весело, плечи расправились. Одет он был очень даже ничего — во всяком случае, серое кашемировое пальто с поясом и ботинки были «нулевые». Видно было, что стрелка шкалы удачи явно двинулась в сторону плюса. В руках он держал не привычный «дипломат», а пакет. Из него он выудил плюшевого мишку, обнимающего огромный букет желто-золотистых крепеньких тюльпанов.

— С праздником весны, Тамара! — произнес он, вручая мне медведя. Я сначала решила обидеться за игрушку — неужели он меня считает до сих пор ребенком? Но потом я вгляделась в его симпатичную плюшевую мордашку и не стала обижаться.

В глазах Михаила Николаевича плясали знакомые золотистые огоньки. А потом произошло то, о чем я мечтала так давно, что даже забыла. Он наклонился ко мне и поцеловал.

— Будь всегда такой же искренней и солнечной, как эта весна, — услышала я его голос совсем рядом, тигриные искры в его глазах вспыхнули и погасли. Михаил Николаевич развернулся и вышел за порог. «Я его больше никогда не увижу», — подумала я, глядя ему в спину. Но грусти не было. Я прижимала к груди мохнатую игрушку, и на душе было спокойно и безмятежно, словно кто-то разгладил ее смятые и скомканные складки, выпрямил и укрепил ослабевший стержень. И теперь она была сильной и бодрой, как бледный тюльпан в стакане, подставляющий свои лепестки солнцу.

Светлана повертела в руках глянцевый квадратик приглашения. «Открытие нового ночного клуба «Эркюль Пуаро». Действительно на два лица» — стояло на нем.

Когда утром шеф протянул ей приглашение, она обрадовалась. А теперь призадумалась — в наличии было только одно лицо. Сказать, что секретарь-референт управляющего филиалом крупного московского банка одинока, было бы неправдой. Она замужем, растет сын Витька. Однако отношения с мужем по прошествии пятнадцати лет совместной жизни уже не приносили ни радости, ни счастья. Они были настолько ровными и стабильными, что их вполне можно было бы назвать окаменевшими, так застывает кипящая лава после извержения вулкана. Ее Миша спокойный, чуткий. Света привыкла к его своеобразной монотонности, которую другие называли занудливостью. Он никогда не начинал скандала первым и всегда безропотно переносил эмоциональные вспышки жены. Света вздохнула — с мужем идти на открытие ночного клуба бессмысленно. Пока не поздно, надо вернуть приглашение шефу, пусть сходят молодые девочки-операционистки.