Сфумато - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Купер cтр.№ 82

Я снял трубку.

– Прости, что так рано. Сколько у вас? – Это была Коринн, падчерица Альдо.

– Не знаю, – ответил я растерянно. – Что-то случилось? – Я не помнил, когда она звонила мне последний раз. Может, год, может, полгода назад.

– Умер Альдо. – Она произнесла это коротко, без драматизма и вообще какой бы то ни было эмоции. Сухим тоном телеграммы. Помолчав, добавила: – Ты прилетишь?

– Конечно, – не задумываясь ответил я.

Потом я долго сидел на диване, тупо разглядывая эскизы к сцене самосожжения в «Хованщине», над которыми работал уже почти год. Режиссер мягко требовал все новых и новых вариантов. Все мои творческие проблемы показались вдруг такими нелепыми и мелкими. И образы староверов с крестами, которые они жгли, и образ Марфы.

Даже проблемы с Шурой, которая спала в соседней комнате. Последнее время она стала уделять большое внимание новым тряпкам, которые скупала в невероятном количестве. Это было похоже на манию. Целыми днями Шура сидела за компьютером, писала письма. По вечерам стояла подолгу перед зеркалом. Она собиралась в поездку на театральный фестиваль. Просила меня помочь с французской визой.

Шура здорово изменилась. И я чувствовал, что в ее жизни что-то произошло. Но мне почему-то не хотелось ни задавать вопросов, ни выяснять отношений. Как-то было до фонаря. Поэтому я легко и не без удовольствия решил плюнуть на все это и полететь в Париж, чтобы проститься с Альдо.

И это показалось гораздо важнее, чем мелкая возня с чужими проблемами. «Улечу сегодня вечером», – подумал я. И стал звонить, чтобы заказать билеты.

То, что я сейчас чувствую, похоже на состояние ребенка, наблюдающего, как рушится карточный домик, который он терпеливо складывал уже несколько дней. Хотя в моем случае это не дни, а годы. И если раньше рушилась часть конструкции, то теперь я с тихим ужасом осознаю, что валится все. Причем странно, но я не пытаюсь остановить это падение. Когда-то я испытывал приятное чувство, создавая эту грандиозную конструкцию, теперь, с неестественным безразличием, наблюдаю за ее падением. Как вуайер, который подсматривает в замочную скважину за тем, что происходит за дверью.

Окно, из которого я смотрел на траву, покрытую ковром осенних пожухших листьев, белый дощатый забор, белую беседку и такую же белую скамейку – на то, что осталось от мира реального в моей памяти, – это и есть мир, потусторонний и незнакомый, в котором я существую сегодня.

Незнакомая кухня цвета шоколада, кафельный пол, холодильник фирмы «Indesit» – дом, который совсем не похож на мой дом в Нормандии или мой бывший лофт в Нью-Йорке, не вызывает у меня раздражения: какая мне разница теперь, когда меня нет?

Все во мне онемело, как при анестезии, когда не чувствуешь острой боли. В этом состоянии невозможно думать ни о чем. Скучать по близким людям не дано. Видимо, умершие не скучают. Они живут одиноко, наслаждаясь, как могут, полным забытьем, и день за днем повторяют, как молитву: я один, и мне хорошо одному. Многие хотели бы оказаться в твоем положении, но они еще живы и скучают то по одному, то по другому.

По вечерам я смотрю в окно. В нем ничего нет – только отражается мой вечер и мое одиночество.

Иногда я испытываю желание позвонить Ващенко или Красило. Не потому, что скучаю, а просто чтобы услышать знакомый голос. Надо хоть с кем-то иногда говорить. Митя давно не появлялся. Надо самому пригласить его на прогулку. Может, на этот раз ко мне, в мою кухню – посидеть и что-нибудь выпить. Кстати, он любил выпивать, когда был жив. Причем на вопрос «что будешь пить?» – всегда застенчиво улыбался и говорил тихо: «Да все». Поэтому перед ним всегда стояли и рюмки с водкой, и бокалы с вином, белым и красным, и пиво. И он похлебывал то одно, то другое, как будто клевал, опуская свой большой, с горбинкой нос в содержимое рюмок и бокалов. И если кто-то, заметив его безразборщину, удивленно спрашивал: «Как вы можете мешать пиво с вином?», он добродушно улыбался и говорил: «Вот так!», демонстрируя это наглядно. Думаю, его скорее интересовал результат, чем процесс. Митя хотел просто быстрее опьянеть – в этом состоянии он чувствовал себя уютно. Становился застенчивым и добрым, цитировал Монтеня и продолжал клевать спиртные напитки. Даже водку он пил медленно, причмокивая при каждом глотке. Я ни разу не слышал от него: «Хорошо пошла» или «Какой интересный букет». Клевал он молча. Чем больше я думаю о Мите, тем больше сомневаюсь в том, что ни по кому не скучаю. Но должны же быть исключения.

А теперь лучше уснуть, укрыться одеялом и попытаться что-нибудь вспомнить из прошлой жизни, когда я был еще в состоянии скучать.

* * *

Несколько дней назад случайно встретил Коринн, дочь Пэп и падчерицу Альдо. Она торопливо шла, почти бежала в сторону набережной. Увидев меня, – я сидел в «La Palette», думая о странном поведении Жерара, – она улыбнулась. Похоже, радость встречи была искренней.

– Это ты? – спросила она удивленно.

– Возможно, – ответил я. – Может, присядешь?

– Ненадолго. Я бегу на выставку Пикассо у Лебука, просто хотя бы отметиться. Ну а потом, если ты свободен, можем поужинать.

– Выпьешь чего-нибудь? – спросил я.

– Ну, бокал шампанского.

С выставки Коринн вернулась довольно быстро.

– Где мы ужинаем? – спросила она, присаживаясь за стол.

– В «Липпе» подходит?

Я не видел ее со дня кремации Альдо. Что-то наподобие наших поминок проходило в небольшом кафе, расположенном рядом с крематорием. Был пасмурный осенний день. Накрапывал дождь. Собравшихся было не много, но поскольку кафе оказалось тесноватым, то все сидели прижавшись друг к другу.

Художников было только двое – Джим Дайн и я, остальные – близкие друзья и родственники. Кого-то я смутно помнил, некоторых видел впервые.

Я прилетел из Нью-Йорка. В тот момент после тазобедренного перелома я передвигался при помощи костылей. Их наличие, очевидно, обращало на себя внимание.

Коринн посадила меня за свой стол, где они сидели рядом с Катрин.

– Ты что, больше не куришь? – спросила Катрин.

Я достал мятую пачку «Мальборо».

– Выйдем на улицу, я бы тоже покурила, – сказала она, сопроводив приглашение мягкой улыбкой.

На улице мы молча закурили. Я не знал с чего начать. Кроме банального «Как ты?» ничего не приходило в голову. Мы вернулись в кафе. Перед тем как войти в зал, она сказала:

– Не пропадай, звони, когда будешь в Париже.

Так говорят, когда не знают, что сказать.

А может, мне ее равнодушие только показалось. Я вообще редко вникаю в смысл стандартных фраз, он почти всегда очевиден. Труднее понять, почему нам говорят те или иные слова.

Потом подали еду. Салат оливье, ветчину. Есть совсем не хотелось. Я просто пил, стараясь не встречаться глазами ни с кем из собравшихся. Да и с Катрин тоже, хотя ее глаза излучали нечто похожее на нежную грусть. Она потягивала белое вино.