Фрол на это смотрит хоть и ревностно, но с пониманием. Дескать, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Так что, когда тунгусы, прыгая вокруг костра, просят у духов, чтоб удача не отвернулась от них на охоте, он просит то же самое у своего заступника: «Господи, помози мне…» Или: «Ангеле Божий, Хранителю мой Святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный, прилежно молю тя: ты мя днесь просвяти и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави и на путь спасения направи».
Все, прощение выспрошено, после этого можно уже смело ступать своей дорогой, помня, однако, что молитва – это еще не гарантия того, что тебе удастся сладить с тем же медведем, это всего лишь искорка надежды и глубокое чувство уверенности в себе.
– Все!.. Пошли цепью! – пронеслось по заросшей листвяком сопочке, и охотники стали тут же рассредоточиваться.
…Целый день они потом бродили по тайге, выслеживая шатуна, но его нигде не было. Одни лишь разлапистые следы на снегу. Шли и по следам – без толку. Он их так запутал, что развязать эти узлы было невозможно. Приведут, случалось, к поляне или там к горному ключу и тут же завяжутся в клубок. Будто бы глухари токовали, замутив под собой весь снег. Потом эти следы в ином вдруг месте проявятся. Пойдешь по этим – снова тупик.
– Что будем делать-то? – немало расстроившись холостыми оборотами, спросил Сенька Левашов. – Хитрый, черт, попался…
– Надо дальше искать, – предлагает Фрол. – А то ведь так и будет этот леший народ пугать…
– Да ладно бы народ – скотину губит… – раздался чей-то голос. – Нет, стрелять его, однако, надо.
Они снова идут по кругу и снова та же картина. Правда, в одном месте, это что в распадке за поселком, ночную лежку зверя угадали. Но и всего-то. Да хоть бы отозвался, гад такой! Нет, ведь затаился где-то – видно, чует охотников.
Амикан объявился позже, когда они, устав от бесполезного труда, решили возвратиться домой. Шли распадком, свернув за ненадобностью цепь. Все равно, думают, медведь где-то далеко. А он возьми да появись сбоку, там, где давэч, карликовый березняк, рос. Вначале они даже не признали в нем своего обидчика. Так, лохмы какие-то движутся в густом ернике – подумали, чей-то пес. И лишь когда тот поднялся на задние лапы, приняв свою обычную боевую стойку, когда зарычал на всю округу, – вот тогда и прошиб их холодный пот. И ноги вдруг стали ватными, и руки отказали. Стоят как вкопанные, не в силах пошевелиться. И ведь не новички же, а тут, поди ж ты, страх их обуял…
Будто бы почуяв это, медведь еще больше осмелел. Теперь он пер буром, не разбирая дороги. Под ним хрустит снег, с треском ломаются старые валежины. Коль попадалось на пути дерево – и тому доставалось. Так он смял на ходу небольшую пушистую сосенку, легко переломил надвое молодую лиственницу, следом затоптал стланик. И только чалбан березу старую не одолел – лишь сотряс ее спящую, зато не повезло осинке, от которой остался торчать один только штырек…
Это было страшное зрелище. Страшное и завораживающее. Охотникам бы встрепенуться, прийти в себя, а они стоят, будто парализованные, и тупо наблюдают за тем, как к ним неотвратимо и стремительно подкрадывается смерть…
Первым очнулся от гипноза Сенька Левашов. Он бросился вперед, на ходу снимая с плеча винтовку. Но в тот самый момент, когда он собирался выстрелить, медведь, опередив его, хрястнул его лапой по башке. Если бы не меховая шапка, точно бы снял скальп. Сенька то ли с испугу, то ли от удара повалился в снег. Хотел подняться, но медведь вторым ударом свернул ему шею и бросился на его товарищей. Тут уже досталось и другим. Разметав народ, амикан, довольный собой, сел в снег и зарычал на всю тайгу. Тайга тут же проснулась вскриками соек и короткими стремительными пролетами черных сорок. Притих среди дерев до этого весело отбивавший морзянку кирэктэ, выпорхнул в любопытстве из чащи ороки, глухарь, сев на горелый пень. И снова громкий рык. Вот, мол, мелюзга таежная, поглядите, как я этих двуногих разделал. Теперь вам ясно, кто в аги хозяин?
И эхо ответило: «Ты-ы-ы!»
Но рано амикан радовался. Нашелся шустрый мужичок, который, чуток очухавшись после медвежьей трепки, тут же выстрелил в него. Медведь поначалу даже не понял, кто его посмел ужалить. Повертел башкой, понюхал воздух… Заметив Фрола, у которого из дула винтаря тонкой змейкой вился пороховой дымок, оскалился. Умный, гад, тут же понял, откуда дохнуло на него ледяным ветром смерти. И не успел Фрол снова прицелиться, как амикан уже был возле него. Толкнул с разбега мордой – тот и рухнул навзничь. Хотел ему прокусить череп, чтобы больше не дергался, но Фрол увернулся. И снова попытка ухватить его клыком, и снова неудача. Тогда амикан решил поиграть с мужиком, как кот с мышкой. Изловчится, хрястнет его лапой по боку, вырвав клок из полушубка, потом передохнет. И так забавлялся, пока ему не надоело. А может, и устал он, потеряв много крови. Вон каким фонтаном она била из него, когда он возился с охотником. Почуяв слабость, медведь насторожился. Потом как-то по-детски заскулил. Видно, не хотел умирать. Собрав последние силы, решил покончить с обидчиком. И ему бы это удалось, но тут на помощь Фролу пришел Ерёма. Зверь сломал ему ключицу, но ему все же удалось поднять карабин и выстрелить. Тот, коротко взревев, бухнулся мордой в снег и затих.
– Кук! – произнес Ерёма, обращаясь к лежащей на земле туше. – Это не я тебя убил, дедушка, это злые духи тебя убили…
Все, победа! Но какой ценой?
– Было б еще хуже, если бы мы не попросили добрых духов об удаче, – уверяли охотники Фрола, но тот им: это, мол, меня мой бог спас.
Вот и пойди разбери, кто из них прав. Все ведь молились перед тем своим богам.
А вот Ерёма думал, что ему помог его амулет, и он в который уже раз мысленно поблагодарил своего покойного деда за то, что тот когда-то вырезал для него из дерева этого маленького оленя, которого теперь он постоянно вешал себе на шею, отправляясь на охоту.
Усталые и побитые, молча сидели они в снегу, переживая случившееся, пока кто-то не вспомнил о Сеньке Левашове. Тут же обступили его.
– Да ведь он не дышит… – послышалось вдруг.
– К фельдшеру его надо! – заволновался Фрол, увидев, как стремительно уходит из тестя жизнь. Ну, что он скажет Христе, если тот помрет?.. Не дай бог, еще обвинит его, что не сберег ее отца…
Но было поздно. Если Семен еще вначале шевелил губами, то по дороге он испустил дух.
– Все… Однако Семку в Буни будем провожать, – тут же вспомнил кто-то про землю умерших предков.
И жалко им стало человека. И запечалились они. А у Фрола даже слеза соскользнула со щеки. Скупая такая, но горячая.
В поселке их встретили как героев, когда увидели, как мужики тяжело несут на своих плечах привязанную за лапы к длинной лесине мохнатую тушу амикана. Все, мол, отвоевался людоед. Однако, когда узнали, какой ценой охотникам досталась победа, притихли. Знать, мол, не до конца те задобрили духов, иначе разве бы Сенька погиб?
Жалко людям было его, но что поделаешь? Жизнь она и есть жизнь. Сегодня сосед, завтра ты, послезавтра кто-то другой… Так и идет все по этой цепочке уже многие тысячи лет. Одни люди уходят, на смену им приходят другие. И так будет всегда, пока светит солнце, пока бегут по тайге олени, пока добрые и злые духи творят свои добрые и недобрые дела…