Мне смутно запомнилось бегство по крышам. Помню, мы безостановочно мчались куда-то, прыгали, поднимались и спускались по пожарным лестницам, а в голове у меня все время звучал голос Тогота:
– Прямо… Направо… К той лестнице… Здесь придется прыгать… Осторожно, впереди скользкий участок… Вперед… Быстрей… Прямо… Направо…
* * *
До сих пор я ясно вижу эту сцену: испуганную старуху, сползающую по стене.
Через много лет я попросил Тогота отвести меня в тот двор. Сначала я не узнал его. В детстве этот двор казался мне огромным – двором волшебного замка, где могли произойти разные чудеса, но это оказалась крошечная площадка в десять квадратных метров. Окна, в том числе и то, через которое я проник в комнату неведомой мне Никитишны, теперь закрывали прочные решетки. Настоящий тюремный двор, куда иногда из своих клетей-камер могут выглянуть узники города – жители северной столицы.
Повинуясь какому-то странному импульсу, я вышел со двора, вошел в парадную и позвонил в один из звонков, в вертикальный ряд выстроившихся радом с дверью. Открыла мне молоденькая девчушка.
– Вам кого?
– Никитишну, – выпалил я. А что я еще мог сказать.
– А, Фадееву? – разочарованно протянула девчушка. – Вам тогда надо было в третий сверху звонок звонить.
– А я не знал, – сконфуженно пробормотал я.
– Ничего, в следующий раз знать будете.
– Так вы меня не пустите?
Девчонка скорчила недовольную гримасу.
– Проходите.
Я вошел. И вновь воспоминания детства подвели меня. Когда я был здесь много лет назад, коридор показался мне огромным, широким проспектом, по которому можно было мчаться бесконечно. В действительности он оказался узким проходом между выставленными с обеих сторон шкафами, где, словно бойницы. открывались узкие двери в комнаты-склепы.
Я прошел к дверям той самой комнаты. Двери были, конечно, другими, так как те мы с Тоготом разнесли в мелкие щепки. Но выглядели они старыми, ветхими, как и все в этой квартире.
– А она у себя? – спросил я у девчушки, которая неотступно следовала за мной.
– Вам виднее, – игриво ответила она.
Я осторожно постучал.
– Входите, – ответил мне старческий голос.
Я нырнул за дверь, оставив позади любопытную соседку.
Комната поразила меня. Несмотря на прошедшие годы, я бы мог поклясться, что мебель осталась прежней. Тот же стол, накрытый клеенкой, те же шкаф, буфет и кресло-качалка. Только в свете убогой люстры все это выглядело уютно, по-домашнему. На кровати, клюя носом, сидела древняя старуха, лет, наверное, девяноста.
– Здравствуйте, я работник одной из социальных служб города, – представился я.
– Ну и чего ты сюда приперся? – совершенно некстати влез Тогот.
– Отстань! – фыркнул я. Но слова покемона словно сняли пелену с моих глаз. Я увидел, что клеенчатая скатерть потрескалась и местами дырявая… А еще я разглядел на полу несколько темных, выцветших со временем пятен, словно кто варенье разлил.
– Так зачем вы пришли? – вновь заговорила старуха, и в ее голосе я почувствовал безразличие – безразличие к жизни. Так говорит с тобой голем или мертвец, проснувшийся после многовекового сна.
– Меня прислали, чтобы оценить ваши жилищные условия, – врал я. Язык сам находил нужные слова, складывая их в пустые, ничего не значащие фразы.
– Какие тут условия, – проскрипела старуха. – Вот умру я вскоре, и заберете комнату, – говорила она медленно, словно обдумывала каждое слово. – А в эти ваши новостройки я все равно не поеду…
Я тяжело вздохнул. Тогот прав, мой визит уже не имел смысла ни для меня, ни для нее… Тем не менее, я хотел до конца исполнить то, зачем пришел.
– Вот, из бюджета города вам, как нуждающейся, выделены средства, – я осторожно положил на край стола банковскую пачку сторублевок. – Тут десять тысяч… – начал было я.
– Да идите вы, идите… – пробормотала старуха. – Дали бы лучше помереть спокойно.
– До свидания, – мне ничего не оставалось делать, как поспешно ретироваться.
За дверью меня ждала все та же девочка.
– А это, того… вы всем так деньги раздаете? – поинтересовалась она, даже не пытаясь скрыть, что подслушивала.
Меня охватила ярость. Не так мне виделось это свидание. Я пришел совершить своего рода покаяние, только, похоже, покаяния никакого не получилось. Так, дал взятку за содеянное. Неожиданно у меня родилась еще одна мысль.
– Скажи, – повернулся я к девочке. – А ведь у вас тут еще одна старушка жила… Лет так десять назад.
– Это вы о той, что копыта от страха двинула, когда Фадееву обворовали…
Да, ну и натворил я тогда дел… Значит, для той соседки все закончилось трагически… Я подозревал что-то подобное.
Как бы то ни было, я узнал, что хотел, больше мне тут нечего было делать.
Ощущая себя полным мудаком, сотворив заклятие забвения, я покинул место, где впервые в жизни открыл врата.
* * *
Марафон закончился на каком-то пыльном чердаке.
Плюхнувшись на старый кухонный стол, видимо, перенесенный сюда за ненадобностью кем-то из жильцов, я попытался перевести дыхание. Я глотал воздух, как выброшенная из воды рыба. Караванщики, столпившись у пыльного окна, с интересом взирали на открывшуюся панораму крыш. Они о чем-то перешептывались на своем неизвестном мне языке.
Только теперь я сумел толком разглядеть их. Для меня они были все на одно лицо, высокие, чем-то напоминающие скандинавов, но скандинавов с неземными лицами. У всех одинаковые светлые, почти белые длинные волосы. Одеты они были в длинные плащи неопределенного покроя.
– Интересно, а что везут эти караванщики? – спросил я у Тогота. – По-моему у них нет с собой никакого товара. И вообще, мне они больше напоминают шпионов, чем караванщиков.
– Может, они и есть шпионы, – с неохотой отозвался Тогот. – Тебе этого лучше не знать. Поверь, тебе еще встретятся караваны с грузом, и с ними мороки будет много больше.
– Куда уж больше! Теперь меня, наверное, вся городская милиция искать будет.
– Кому ты нужен! К тому же ты ничего не украл, – начал Тогот. – А даже если и найдут, не бойся, я помогу тебе выкрутиться. Хотя я очень сомневаюсь, что кто-то почешется начать розыски.
Уж в этом-то я точно не сомневался. Как оказалось, Тогот был прав на все сто, никто меня не искал.
Но тогда на запыленном чердаке будущее рисовалось мне в самом неприглядном свете.
– Вставай, пора!
– Пора?
– Пора попросить свой гонорар.