Двойной Нельсон - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Шприц cтр.№ 44

И все трое, чокнувшись с Путиловским, тихонько проорали:

— Гип-гип ура! гип-гип ура! ура! ура!

После чего выпили по полному бокалу и застыли, прислушиваясь к новому ощущению. «Кордон Руж Мумм» пришелся ко двору и сразу попал прямо в голову, наполнив последнюю газовыми пузырьками и веселыми мыслями о предстоящем вечере.

* * *

Вершинин боялся ресторанного позору более всего, но форс держал и Демонстративно беспечно оглядывал залу якобы в поисках знакомых лиц, пока Дора читала меню.

Она не стала испытывать кошелек кавалера на прочность и ограничилась скромной цветной капустой, икрой, беф а ля мод с трюфелями и сырами на десерт. Кофе условились пить у Вершинина. Кавалер, обрадованный целостью своей казны, лихо выбрал вальдшнепов, жаренных в кастрюльке, паровую стерлядку и бутылку дешевого лафита «Шато-Ляроз» для дамы. А себе заказал скромный графинчик водки-листовки.

После дозы кокаина у Доры проснулся аппетит, и она стала уминать все подряд, беззастенчиво отрывая куски и от вершининского заказа. Ела она выразительно и красиво, смеялась невпопад и все требовала вина. После первых рюмок за маленьким столом установился теплый мир с ожиданием страстной ночи в конце пира.

Вершинин по поведению дамы понял, что сегодня она будет безраздельно принадлежать ему, и душевно успокоился. Тем более что от соседних столиков он перехватил несколько завистливых взглядов — мальчишка, щелкопер, с такой дамой явно парижского шика!.. Эти взгляды очень польстили щелкоперу, и он расслабился, что выразилось в быстром опустошении графинчика. Закуска слегка отстала от выпивки, Вершинин приятно захмелел и попросил второй графинчик. Затем он откинулся на спинку стула и стал наблюдать нравы.

Цепкому взгляду было на что посмотреть: зала заполнилась целиком, столы ломились от блюд, красивая картина всеобщего пира еще не была полностью разрушена. Официанты еще не успели притомиться и носились, как черти в аду перед инспекцией Сатаны. «Медведь» славился, помимо богатого погреба французских вин, интересным собранием русских водок, которые были выставлены в карте по алфавиту, и при желании из них можно было набрать любое слово или имя: анисовая, березовая, вишневая, гвоздичная, дынная, ежевичная, желудевая, зверобойная, ирная, калиновая, лимонная, мятная, ноготковая, облепиховая, полынная, рябиновая, смородиновая, тминная, укропная, фисташковая, хреновая, цикорная, черемуховая, шалфейная, щавелевая, экстрагонная и яблочная.

Купеческие компании любили отмечать дни тезоименитства, набирая на стол водки по имени юбиляра — Варсонофия, Елпидифора или какого-нибудь там простенького Дормидонта. И пили строго по алфавиту, добавляя в случае жестокой необходимости еще и отчество именинника — Пафнутьевич либо Гермогенович.

Несколько таких сообществ начинало разгуливаться в боковых полуоткрытых ложах, человек на семь-восемь. Туда безвозвратно несли блюда с цельными паровыми осетрами; жбаны с икрой; подносы с разукрашенной дичью; устриц, выложенных на льду; лобстеров и омаров, закованных в пламенеющие панцири; пышные кулебяки о двенадцати ярусах, которые заказывали за сутки до гульбы, и прочее, и прочее, и прочее...

— Когда победит революция, здесь будет пиршествовать простой народ, — Прожевав икру, Дора подняла бокал: — За революцию!

Вершинин охотно поддержал тост, но в душе ему стало как-то неуютно: вместо красивых мужчин и женщин в дорогих костюмах, со значительными лицами сюда придет пролетариат со своими ужимками и дешевым пьянством... Жаль! Кесарю кесарево, а слесарю — слесарево. Даже слоноподобных купчин с осетрами тоже жаль — этакие варварские краски, возбуждающие интерес к жизни. И он про себя подумал: не дай Бог!

Пусть все остается таким, каким получилось: революция отдельно, а рестораны отдельно. Все-таки вышло неплохо. И он с аппетитом закусил рюмку холодной листовки нежным и духовитым кусочком вальдшнепа.

Усердие Вершинина в поисках знакомых лиц в конце концов было вознаграждено. Вдалеке за столом сидело четверо господ без дам — этим стол выделялся среди множества театральных людей, где дамы были рассеяны пропорционально Божьему замыслу — один кавалер на одну даму.

Вначале репортерский взгляд зацепился за фигуру внушительную, которая периодически вскакивала, махала руками и понуждала остальную троицу к пьянству и закусыванию. Иногда фигура обращалась за поддержкой к соседним столам и, по-видимому, необходимую поддержку получала, потому что соседи радостно вскакивали, целовали фигуристого и выразительно чокались с ним, очевидно полностью поддерживая его эскапады.

Вся четверка возбудила репортерский интерес Вершинина, он подозвал официанта и вопросил его об общительном господине. Бритое лицо официанта озарилось блаженной улыбкой:

— Это, ваше степенство, сами Александр Иосифович Франкс собственной персоной с друзьями чин отмечают-с! Профессор! Ему арапа не вкрутишь! Ресторанное дело до тонкостей знает-с! Сыры подавать, ваше сиятельство?

«Смешные люди», — снисходительно подумал Вершинин. Впрочем, все люди по-своему смешные. Он смешон, и Оленька смешна... Дора тоже по-своему смешна. Кстати, а что делать с Оленькой? Что делать с Дорой, он уже сообразил, но вот куда девать ревнивую горничную? Подумал, выпил очередную рюмку, и мысли об Оле куда-то испарились. Остались лишь мысли о Доре, которая испариться не имела права.

Тут один из троицы чуть поворотился, и Вершинина охватило радостное чувство узнавания: это точно был один из тех двух господ (с соколиным профилем!), что незаконным образом вторглись в его жилище! Но поскольку сокол тогда щедро заплатил за вторжение, его вина исчезла, и теперь он являлся сотоварищем по ресторанному счастью, что и требовалось тут же отметить.

Вершинин встал — и подивился неустойчивой погоде или даже землетрясению, которое весьма редко, но посещало Петербург: все качнулось и тут же вернулось на круги своя. Странно, что никто этого не заметил... надо будет написать заметку о трясении земли в ресторане «Медведь». Твердой рукой он взял пустую рюмку (она позволила себя поймать лишь со второй попытки) и кратчайшей дорогой вдоль стены направился к желанному столику, повторяя на каждом шагу:

— Виноват! Миль пардон! Извините... Мадам, целую ваши ручки...

Впрочем, на его извинения никто не обращал внимания, ибо одна половина зала находилась в таком же состоянии, а вторая — в гораздо более веселом и завлекательном. Дама, на декольте которой Вершинин по пути случайно оперся, почти ничуть этому не сопротивлялась, а наоборот, поощрила его кокетливым смехом. Но он проскочил кокетку, а когда захотел вернуться — обратной дороги уже почему-то не нашел... занесло снегом...

* * *

Поросенок Евграфия Петровича не разочаровал: нежнейшая задняя часть с малюсенькими косточками, хрустящая кожица, которую при жарке поливали медовой водой, мясцо совершенно райского вкуса напомнили деревенское детство, стылую позднюю осень, пору мясоеда, когда поутру за гумном раздавался дикий предсмертный визг годовалого поросенка, обрывавшийся резко и страшно...